Да если покопаться, то никогда и не было. Может и Гомер-то, сочинял "Илиаду" и "Одиссею" единственно для того, чтобы сытно покормиться при дворе очередного царька в Афинах на должности придворного сказителя!

Олег Дивов

Каждый раз, когда говорят (в последнее время шутки ради, спасибо и на том): написал бы ты продолжение «Выбраковки» (вариант — «Экипажа»), я даю себе зарок рассказать эту историю. И не рассказываю.
Потому что по сей день не знаю, она радостная или грустная.
Давайте наверное подумаем вместе.
А с «Выбраковкой» вот что было.
— Напиши нам еще одну такую книжку.
— Такую — это какую?
— Ну вот такую же. И мы ее раскрутим.
— Ты понимаешь, что такие книги два раза не пишутся?
— Ну...
Придумал я «Выбраковку» в 1994 году, спонтанно, когда услышал от пожилого родича, вполне успешного что в СССР, что после, мол, попадись ему Чубайс — убил бы. Но, конечно, не голыми руками, а вот дали бы автомат... И тут я понял, как мне это осточертело. Стакан опустел, а чаша терпения переполнилась. Слишком много я помнил таких монологов в исполнении разных людей, и всегда гневная речь кончалась одинаково: кто-то должен дать автомат. А еще лучше — если кто-то расстреляет Чубайса (Гайдара, Ельцина, Черномырдина, далее везде) сам. От имени и по поручению трудового народа, так сказать.
Причем, вот этот человек конкретно — бог знает, что бы он сделал, поставь ему кто Чубайса к стенке и вручи ствол. Руки-то у дяди Сережи были в крови по локоть. И вся грудь в орденах. Фронтовой хирург, ёлы-палы. Сдается мне, он бы врезал Чубайсу прикладом... а потом собрал ему сломанную челюсть по кусочкам. Очень русский был человек. А русские, они не палачи, им это неинтересно, они шерифы. Русские не мстят, они наказывают.
И стало мне вдруг неожиданно больно за тех наших, кто должен ради вас расстреливать чубайсов — а вы, невинные жертвы капитализма, останетесь чистенькими.
Я еще немного выпил — и понял, как это может выглядеть.
Дальше я четыре года потихоньку собирал материал. Подсматривал и подслушивал, иногда слегка провоцировал, запоминал реплики и ситуации, осматривался на местности — и все складывал в голове, благо, она шестидесятого размера, пустого места хватает.
Надо сказать, «Выбраковка» далеко не первая вещь, которую я задумал — и отложил, понимая, что не справлюсь. Настоящего литературного опыта у меня не было, только кусочки-зарисовки объемом в страницу машинки или такие же короткие стилизации под классиков ХХ века. Этим я занимался лет с пятнадцати, набивая руку, и чем больше ее набивал, тем яснее видел, как она слаба. Попытка написать полноценный рассказ где-то году в девяностом совсем меня расстроила: более-менее спасало текст лишь то, что он был на грани фантасмагории.
Так или иначе, сначала я выдумал «Ночного смотрящего», точнее, «сельскую» его половину. Будучи напечатана, она в точности, вплоть до реплик героев, повторяла то, что из меня выплеснулось зимой 1992/93 года. Триггером послужила случайно услышанная фраза «Проблема верволка в средней полосе» (этот рассказ Пелевина я не прочел по сей день). Бац, и попёрла из меня, и попёрла деревенская проза. Ничего не записывал, просто запомнил картинки и ключевые фразы. И десять лет не мог собраться с духом, такие дела.
Ну и «Мастер собак» возник в 1993-м, из одной новости по радио, что в России ненормальное число пропавших без вести. Сидели мы в обнимку с Кармой на Воробьевых горах в сугробе, смотрели на замерзший город... и я увидел, где эти пропавшие. Глянул на Карму — и понял, что с ними делать. И как это дерьмо вяжется с психотроникой. И какая получится нажористая каша, если взять все городские легенды того времени и хорошенько их перемешать. Москва начала 90-х была городом фантастическим и в лучшем, и в худшем смысле. Здесь могло случиться что угодно, и в легенды мы не верили — мы в них жили по самые уши.
А кто выпивал с утра, тот и участвовал.
Естественный вопрос: а где «Стальное Сердце» — роман, что, по идее, должен был сложиться раньше всех? Это долгая отдельная тема, скажем так: он болтался на периферии сознания. Ну его.
С «Мастером собак» я возился два года. И с ним зашел в фантастику осенью 1996-го, случайно не попав в издательство «Армада», а угодив в «Эксмо» (интересно, как бы все обернулось, успей «Армада» первой). Быстро, в режиме «полгода на книгу», добил трилогию, две недели в месяц отдавая работе на хлеб, две — тексту. Потом из чисто хулиганских побуждений написал за четыре месяца «Экипаж», думая просто от души постебаться. Дальше мне приснились молодые-и-сильные, и я сделал их, хотя бы ради того, чтобы освободиться от занозы в сердце. Там история чертовски личная, и не просто так мне снилась женщина, которую герой искал и не мог найти. С занозой — не помогло вообще, фиговая оказалась терапия. А дальше я взял аванс за роман с рабочим названием «Лучший экипаж Галактики» — первая книга недурно пошла, издатель очень хотел продолжения...
И понял, что, во-первых, мне это скучно. Я знал, как герои будут дальше приключаться, но сами они уже раскрылись полностью, им некуда было меняться и расти. Писать длинный роман ради одних только сюжетных твистов и бах-трах-тарарах — себя не уважать, а главное, не уважать читателя.
А во-вторых, надо было делать «Выбраковку». Она и так опоздала. Где-нибудь в девяносто пятом она бы прозвучала намного сильнее. К девяносто девятому я с ней уже прыгал в последний вагон.
Как я с ней намучился. Это наименее «моя» книга даже по сравнению с какими-нибудь симбионтами, что самозародились из синопсиса киносценария, идею которого вбросил продюсер — самому мне такая банальщина никогда не пришла бы в голову. Но ведь и там есть частица моей души. Уже по первой фразе — «Перекуси зубами кабель, оставь школу без интернета» — понятно, что история автору небезразлична. А «Выбраковка» делалась с холодной головой, без малейшего сочувствия к героям, не считая наверное Лехи, но это служебный персонаж. В остальном она вся насквозь сконструированная.
Странно такое слышать, да? Вдвойне странно, если напомню, что маршруты выбраковщиков я прошел своими ногами, Центральный отдел АСБ сидел в доме, где автор прожил несколько лет, и даже оптовый склад «Православного братства священномученика имярек» орудовал неподалеку в подвале. А сколько эпизодов списано из жизни — не сосчитаешь. От сцены в видеосалоне до собаки на эскалаторе.
Кстати, хвост практически не пострадал. Я действовал аккуратно.
И реплику «Смотри, на нас уже крестятся» тоже бросил ваш покорный слуга, и не просто так, а будучи, что называется, в образе. И ответ «Скоро молиться начнут» не замедлил (ты забыла, а я помню). И весь дальнейший разговор — дословная запись. Все по правде.
Но это была просто такая работа. Обычная работа литератора «в поле». Ничего больше. Как я ни пытался сжиться с героями — не складывалась эмоциональная связь. И стажера Леху я ввел в роман вовсе не потому что мне интересен сюжетный шаблон «старый оперативник учит молодого», а чисто от отчаяния. Чтобы в книге нарисовался хоть кто-то живой.
Не помогло.
А потом четыре месяца — в режиме «четыре дня гонишь текст, три дня стоишь на ушах». Текста надо было много. У меня в те годы просто не взяли бы короткий роман. Минимум листов семнадцать-восемнадцать, а лучше ближе к двадцати (для сравнения, в «Родине слонов» их восемь). Как следствие, очевидный изъян «Выбраковки» — ее объем. Книга могла быть заметно компактнее и динамичнее. Туда слишком много лишнего понапихано. И «обвес» из предисловий-послесловий — то, что профессионалы зовут «разгон листажа». Конечно, он играл еще одну роль: окончательно навести тень на плетень, сбить читателя с толку, чтобы понять авторскую позицию стало нереально. Но если откровенно, я считаю — фигня это все.
Нет там авторской позиции и не могло быть.
Там есть позиция Гусева, и ее более чем достаточно. От балды и по злобе он придумал выбраковку — и когда эта хреновина вдруг стала реальностью, не убежал, не спрятался, и не гордился собой на уютном диване, и не требовал дивидендов, а пошел жизнью рисковать и отвечать. За то, что сделали другие.
Грубо говоря, основной мотив «Выбраковки» — искупление. Мы всегда платим за грехи отцов, без вариантов. Просто в случае Гусева эта расплата — осознанный выбор. Необычный, даже ненормальный для папенькиного сынка из партийной элиты. Но Гусев не сынок. Он не нарочно, так получилось.
Он не вполне понимает, что хорошо, а что плохо, и давно устал размышлять на эту тему. Чисто по инерции он поддевает окружающих, заставляя их задумываться, а все равно толку никакого. Главное, что знает Гусев, и что пока еще держит его: выбраковщики не палачи, они шерифы. Их дело — защищать слабых и ставить на место сильных.
И вот такую штуковину я принес в издательство со словами:
— Это может быть бестселлером, но нужна рекламная поддержка.
— Посмотрим, — сказали мне.
И ничего не сделали, просто напечатали «Выбраковку» в серии, предназначенной для фантастических боевиков и исходно заточенной вообще под Головачева. Пятнашечку тиснули и стали ждать, как роман себя покажет.
Тогда было правило — да и сейчас, на самом деле, — что книга должна сама раскрутиться, набрать хотя бы тысяч тридцать, и вот после этого ее надо «дожимать» рекламой.
Ну, продалась та пятнашка. На следующий год тиснули еще десятку. И вдруг:
— С тобой наш главный по маркетингу поговорить хочет.
Ладно, иду к нему.
— Я наверное должен извиниться, — говорит их главный по маркетингу. — Я знаю, что ты просил рекламную поддержку, и ты был прав. Короче, фигню мы спороли. Но сейчас дожимать «Выбраковку» уже бессмысленно. Давай ты нам еще одну такую книжку напишешь. И мы ее раскрутим...
Дальше вы знаете.
Через год еще пятнашку тиснули. Ну и после книгу полегонечку так переиздавали, без фанатизма. Суммарный бумажный тираж «Выбраковки», насколько помню, не набрал даже ста тысяч экземпляров. Думаю, восемьдесят где-то. По нынешним временам это звучит гордо, по тогдашним — пшик. Нет, на жизнь хватало, грех жаловаться.
Просто для сравнения, стартовый тираж «Лучшего экипажа Солнечной» (1998, годом раньше «Выбраковки») был тоже пятнадцать, но потом «Экипаж» стабильно переиздавался десять лет, иногда по два раза в году. И с «Законом фронтира» (тоже 1998) — похожая история. Постепенно тиражи росли, у «Ночного смотрящего» (2004) было двадцать пять, сразу еще пять и через год еще десять. Но «Выбраковке» это никак не помогало, она жила загадочной жизнью культового романа для узкой аудитории. Минимум три раза ее пытались экранизировать, однажды дошло до подписания финансовых документов, но случился очередной кризис в стране, киноиндустрия временно схлопнулась, договор улетел в корзину по форс-мажору.
Может, оно и к лучшему. Да скорее всего.
Зато есть чем гордиться: либералы плевали в меня потому что я фашист и даже, с ума сойти, «отрабатываю заказ Лубянки» (с) Арбитман, а фашисты невзлюбили автора потому что он либерал.
То, что автор раскрылся в «Выбраковке» как распоследний анархист, который всех вас, идейно озабоченных, в гробу видал (а лучше сначала на фонарном столбе, в назидание потомкам), и там же видал партию-и-правительство — никто тогда не понял.
В первую очередь, не понял сам автор.
Слишком далёк он был от этой книги.
Он не нарочно, так получилось.
Надеюсь, теперь станет понятнее, отчего не стоило ждать ни продолжения, ни «еще одной такой же». Я в принципе стараюсь не повторяться, а в случае «Выбраковки» это было исключено сразу по умолчанию.
Такие книги два раза не пишутся.
И слава богу.

Да, Дивова всегда было сложно доебаться: если заочно обматерить в Интернете, ему похуй, а если лично подойти, то "он въебёт, он же в армии служил!"

Дилемма юных критиков! 

Лично я многое "отложил" из его творчества, т.к. не развлекало, являясь мне каждый день
в натуре

По-настоящему доебаться до писателя может только другой писатель, знающий все болевые точки приверженцев этого ремесла.

Что мы и наблюдали в казусе Лукьяненко vs. Лёха Андреев, в миру Мерси Шелли.

И это единственное черное пятно в безукоризненном послужном списке писателя Лукьяненко, он тогда совершенно потерял лицо!

Здесь

Там как в "Расёмоне" Куросавы - несколько версий от нескольких участников событий и у каждого своя правда!

На Флибусте, кроме "Признания", есть еще одна книга Канаэ Минато - "Виновен".

Oleg Divov

Случайно увидел одну цитату, удивился, пошел уточнять, охренел.
Оказывается, по всему интернету лежит фраза, до того задорная и мотивирующая, что хоть на стену вешай.
"Тупик — это отличный предлог, чтобы ломать стены".
И подпись: братья Стругацкие, "Далекая Радуга".
Эй, стоп. Минуточку. Не было там такого.
"Далекая Радуга", на мой взгляд, вещь недооцененная, обманчиво прямолинейная, но по тому, сколько смыслов туда вбухано, какой там бэкграунд - едва ли не лучшая у АБС, и уж точно из самых тяжелых и страшных. Ладно, сейчас не о том речь. Я читал ДР в нежном возрасте, а детская память чертовски цепкая. Если чего не помню - извините, кто-то здесь напутал.
И главное несоответствие - вот этот оптимизм. Этот задор. Не было там ни одного героя, который мог такое сказать. Не те люди, не та обстановка. Разве что в беседе возле звездолета, когда ученые сидят на пустых ящиках и жалуются на жизнь, могло проскочить... нет, вряд ли. Заглянем в первоисточник?
Ах, вот оно как. Ну естественно.

" - ...А воспитатели у нас, знаешь, какие? Звездолетчики, герои… Это пока тупик в нашем деле.
Тупик, подумал Роберт. И она, конечно, очень рада этому тупику. Все они радуются тупикам. Для них это отличный предлог, чтобы ломать стены. Так и ломают всю жизнь одну стену за другой".
Поняли интонацию? Почувствуйте, как говорится, разницу. Мысли у Роберта совсем не радостные.
Перечитайте "Далекую Радугу". Сейчас, конечно, очень заметно, сколько там всего из актуальной повестки шестидесятых, прямо-таки не текст, а памятник эпохи. Даже идиотский конфликт "физики-лирики" высмеян в полный рост. И по антуражу повесть отчетливо "теплая-ламповая". Но это, черт побери, живое тепло. И хотя немногие останутся в живых, тепло - животворящее.

Не то что бодренькая мертвечина из интернета.

ОтправилЪ!