Все-таки люблю я Юрия Полякова:
«Все эти события так или иначе находят отражение в его книгах, иногда напрямую, как у Лимонова, который даже не меняет имен и фамилий прототипов. Однажды меня попросили передать ему в Париже впервые выпущенный в СССР роман «Это я, Эдичка». Издатель честно предупредил:
– Эдуард обязательно поведет тебя обмывать книжку, будь осторожен!
– Почему?
– Сболтнешь лишнего, он выведет тебя в новом романе под твоей же фамилией полным идиотом.
– Зачем?
– Творческий метод у него такой. По-другому не умеет.»
***
«В ваших стихах мне не хватает сумасшедшинки!» – любил повторять Вадим Сикорский, чей семинар я посещал, будучи начинающим поэтом. Но когда к нам на обсуждение забрел реально ненормальный пиит, Вадим Витальевич пришел в ужас и не знал, как от него отделаться.»
***
«А вот другой случай. Один известный писатель был женат на очень строгой и бдительной даме, поэтому в своих толстых романах он обходился вообще без эротических сцен, к которым и жена, и советская власть относились резко отрицательно. Когда же автор умер, в его рукописях нашли десятки глав, не включенных в опубликованные версии. Все они живописали постельные эпизоды с такой профессиональной разнузданностью, что вдова, она же председатель комиссии по наследию покойного, упала в обморок. Специалисты же ахнули и заявили: если бы он в свое время не побоялся вынести эти главы на суд читателей, хотя бы в рукописи, пущенной по рукам, то прославился бы среди современников. Но теперь, как говорится, поезд ушел, рельсы убрали, а эротикой современного читателя поразить так же трудно, как танк резиновой пулей.»
***
«А тогда, прижимая к груди журнал, я подхватился и поехал в редакцию «Юности», располагавшуюся на «Маяковке» в многоэтажном доме начала XX века над рестораном «София». На второй этаж вела лестница, достаточно широкая для того, чтобы две даже очень крупные фигуры советской литературы, пребывающие в идейно-эстетической вражде, могли свободно разминуться. Тогда писатели противоположного образа мысли печатались в одном и том же журнале. И это было нормально. Теперь же если почвенник и забредет в «Новый мир», то лишь в состоянии полного самонепонимания, – как мужик, который с пьяных глаз ломится в дамскую комнату. Но я снова забежал вперед.»
(с) Юрий Поляков. «По ту сторону вдохновения».
Тема загробного воздаяния - один из лейтмотивов средневековой иконографии и средневековой культуры в целом. Однако это визуальное наследие до сих пор не только плохо изучено, но и мало доступно читателю. Древнерусская книжная миниатюра публикуется не часто, а при издании икон и фресок демонологические и инфернальные образы редко заслуживают особого комментария. 
Тим Пауэрс еще один американский фантаст, которому не повезло в России. Хотя для успеха есть все данные: Пауэрс — любимый ученик Филипа К. Дика, вместе с Джеймсом Блэйлоком и К. У. Джеттером стоял у колыбели стимпанка, упомянут в титрах четвертой части «Пиратов Карибского моря» (его роман «На странных волнах» вдохновил режиссеров) — иными словами, фигура крупная и влиятельная. И это не говоря о четырех премиях «Локус», трех Всемирный премиях фэнтези, двух — имени Ф. К. Дика и прочих жанровых плюшках. Но что-то пошло не так: в нашей стране писатель, конечно, «широко известен в узких кругах», но того внимания, которого заслуживает, определенно не получил.
Среди американских фантастов хватает прирожденных рассказчиков и сильных романистов — и всегда хватало. Но, как правило, это разные люди: кому-то лучше дается малая форма, кому-то крупная, и пересекаются эти множества в редчайших случаях. Майкл Суэнвик («Путь прилива», «Дочь Железного дракона», «Танцы с медведями») — изобретательный романист с бурной барочной фантазией и легким пером, этакий Терри Гиллиам мира science fiction. Но рассказчик он просто крышесносный. Все, чем сильна его крупная проза (парадоксальность мысли, поэтическая образность, ироничный взгляд, постмодернистское смешение сюжетов, мотивов и стилей) в рассказах представлено в концентрированной, предельно отточенной форме. Да, новеллы не приносят таких дивидендов и такой славы, как романы, — но у Суэнвика есть веские аргументы в защиту «малой формы». «Я продолжаю писать рассказы из любви к этому жанру и страха разучиться это делать, — признается он в предисловии к сборнику. — Отказаться от навыка, достигнутого тяжкими многолетними трудами, было бы форменным безумием». Позиция, достойная уважения и подражания.