Из интервью с Леонидом Зориным:

...– «Покровские ворота» – известны всем. А более точно первый адрес вашей московской жизни помните?

– Я жил на Петровском бульваре, то есть скорее у Петровских ворот. Такой камуфляж. И не у тетки, а у хозяйки. Так я прожил свои четыре года в коммунальном улье.

– Велюров – настоящий, из жизни?

– Вполне. Не очень известный артист Мосэстрады, читал фельетоны. Небольшой артист, но очень импозантный

– А Хоботовы?

– Тоже. Редакторы и новый муж при отношениях со старым. Никогда не мог предвидеть, что напишу все это, – но написал. Хозяйство это возникает само по себе.

– Михаил Козаков рассказывал, что «тройственный союз, возбуждавший мое живое воображение» должны были играть: Хоботову – Гундарева, Савву Игнатьевича – Лазарев, Хоботова – Андрей Миронов. Оставим в стороне тот ужас, совершенно не гротесковый, который могла бы вызвать гундаревская Маргарита Павловна, но – Миронов?

– Да, это было невозможно. Я обычно не вмешиваюсь в дела режиссеров – это принцип. Вмешался толком только один раз – с Костиком. Это автобиографическая фигура, это я – поэтому попросил моего приятеля Мишу Козакова ко мне прислушаться: он хотел другого артиста, своего друга – до того, как на горизонте появился Меньшиков. Что касается Андрея – я его любил; а кто его не любит? Его родители – мои ближайшие друзья, восемьсот раз сыгравшие пьесу «Мужчина и женщины»; не хурма вообще-то. Однако я сказал Козакову: «Миша, опомнись. Нет женщины на просторах Советского Союза, которая бы не мечтала о том, чтобы на нее посмотрел Андрей Миронов. А ты хочешь пригласить его на Хоботова!» Понимаю желание небанального хода, это свойственно режиссерам. Но есть прием, а есть нонсенс, патология: первый сердцеед страны, красавец – и вот такой нескладный персонаж, копающийся в чужих предисловиях. Миша внял и нашел Анатолия Равиковича. Хоботов – и всё тут. А там и остальные были очень точно разведены. Режиссерское сознание иногда выкидывает коленца. Бывает. Но я бесконечно обязан Мише: прекрасная работа, очень много ей отдано. Мне было по-своему хорошо в коммуналке – но когда я попал в изолированное гнездо, то очень этому обрадовался. Да, выходил мало: писательство – дело индивидуальное, одинокое. Живу довольно замкнуто. Если вы не будете поддерживать такой режим, вы мало напишете.