Блин, а у нас Звениговский магазины по всей Мск закрывает, сказала продавщица - не окупают они свои расходы, и доходов тех, что ждали - нет... Грустно, подсели на них - молоко короткого срока хранения и сыры и колбасы вкусные...

Конунг Инг (Ингвар Коротков)

Кошачий дождь прошел у моих знакомых. Утром на даче проснулись, а у них на крыльце пятеро котят. И все симпатичные. Стали распихивать по друзьям и знакомым. Я был в разряде знакомых.

Это ж понятно, временно одинокому мужчине можно впихнуть что угодно - от старых занавесок до ненужных подушек.

Но второго кота подряд - это уже слишком. Если бы по телефону - я бы сражался как тигр..

Но вживую.. Умоляющий взгляд, длинные ресницы, трепещущий бюст.. Я отбивался . Объяснял, что двум холостякам ( мне и коту Лёве) самим бы прокормиться.

По утрам мы подозрительно смотрим друг на друга. И ревниво прикрываем еду в мисках. Поэтому можем взять котенка разве что для питания. Жаль, совсем крошечная..

Да Леве это как виноградинка на торте - слопает и не заметит.....

Знакомая оказалась жестокосердой и предложила взять всех пятерых - на десерт..

Твердо ответил, что вообще не поощряю кошачий каннибализм..Вдруг разохотится...

Сошлись на неделе. За это время подыщут другого простофилю и всучат ему.

Целый день я скрывал крохотную кошечку в спальне. Кот что-то заподозревал. Наверно, он думал. что я прячу там колбасу или свиной окорок.

Он протаранил головой дверь. И обалдело уставился на мирно спящий на коврике комочек шерсти.

Как Шерхан нервно стал охаживать себя хвостом. В непонятке.

Я уже давно не гепард. Поэтому эффектно прыгнуть как Багира и заслонить своим телом несмышленыша, все равно не получилось бы..

Я зашипел как Каа...

А плевочек шерсти вместо того, чтобы забиться в ужасе под диван, прямой наводкой направился к "великому и ужасному"...

Лева эффектно вздыбил шерсть, зарычал , потом зашипел...
Комок в 200 граммов шел невозмутимо к 10 кг шипящего рыжего меха.

Кот сбежал под кровать, шипел оттуда до позорного кашля.. Комочек упрямо пробивался к нему через завалы ковра. И наконец с криком "Мама, мама, я тебя нашла!" уткнулся в пуховое обширное брюхо.

Так к Лёве пришла земная любовь. Или неземная.

Как объект его любви я в кошачьем рейтинге переместился на двадцатое место - сразу после кадки с фикусом.

Все душевные эмоции были отданы Фроське. Он ее вылизывал, особо тщательно под хвостом. Боялся пошевелиться, когда она засыпала в его обширных мехах.

Я его застукал, когда он распатронивал пакетик с кошачьим детским питанием, которое у меня было запрятано в шкафу. На черный день.

Все для нее - сам даже не лизнул.

Кот запретил мне приглашать в гости знакомых тетенек. Уж очень они сюсюкали с Фроськой, мяли ее и слюнявили. Лева ревновал.

Заметьте, если мяли и слюнявили меня - кот не возмущался..

Редкая кошка-мать может сравниться по чувствам с приемным папашей. Но сказка не всегда заканчивается счастливо.

Фроська как-то выскочила из дома и пропала на сутки. Вернулась с ароматами чужих котов и не только ароматами.

Лёва этого вынести не смог. Не простил. Фроська перестала для него существовать..

И кошка, сбежав в очередной раз, обратно не явилась..

дед в мирное время был участковым посёлка. мальчика беспризорника усыновил, женщина, освободившаяся из мест лишения, тоже жила на правах члена семьи, стала бабушкой его детям
не только милиция стала другой
то было послевоенное общество с другими ценностями

Провал разума: почему люди перестали верить фактам

Наука объяснила, как и из-за чего человеческий мозг отказывается принимать правду. Разбирается автор The New Yorker Элизабет Колберт

В 1975 году ученые из Стэнфорда пригласили группу студентов принять участие в исследовании о самоубийствах. Участникам показали по паре предсмертных записок. В каждой паре одна записка была вымышленной, а другая написана реальным самоубийцей. Студентов попросили отличить подлинные записки от поддельных.

Некоторые студенты обнаружили в себе гениальные способности при выполнении этой задачи. Из двадцати пяти пар записок они правильно определили настоящую двадцать четыре раза. Другие показали полную безнадежность, определив подлинную записку только в десяти случаях.

Как часто бывает в психологических исследованиях, всё это было постановкой. Хотя половина записок действительно были подлинными, результаты, которые сообщили участникам, были фиктивными. Студенты, которым говорили, что они были почти всегда правы, на самом деле дали не так уж больше правильных ответов, чем те, кому постоянно указывали на ошибки.

На втором этапе исследования обман был раскрыт. Студентам сказали, что реальная цель эксперимента состояла в определении их реакции на то, были ли они правы или нет. (Это тоже был обман, как оказалось.) Наконец, участникам было предложено оценить, сколько предсмертных записок они на самом деле классифицировали правильно, и сколько правильных ответов, на их взгляд, мог дать средний студент. В этот момент произошло нечто любопытное. Студенты в группе «хороших результатов» были уверены, что справились достаточно хорошо, значительно лучше, чем средний студент — хотя им только что сообщили, что нет никаких оснований так считать. И наоборот, те, кто изначально был отнесен в группу с низким результатом, посчитали, что они справились значительно хуже, чем средний студент — вывод, который был столь же безосновательным.

«Однажды сформированные впечатления остаются удивительно устойчивыми», — сухо замечают исследователи.

Несколько лет спустя новая группа студентов Стэнфордского университета была привлечена к похожему исследованию. Участникам была передана подборка информации о паре пожарных — Фрэнке К. и Джордже Х. В биографии Фрэнка помимо всего прочего сообщалось, что у него была маленькая дочь и он любил подводное плавание. У Джорджа был маленький сын, и он играл в гольф. Также там содержались ответы мужчин на тестирование склонности к принятию рискованных или консервативных решений (Risky-Conservative Choice Test). В одной версии данных Фрэнк был успешным пожарным, который, судя по результатам теста, почти всегда выбирал самый безопасный вариант. В другой версии Фрэнк также предпочитал самый безопасный вариант, но он считался никудышным пожарным, не раз получавшим выговоры от начальства.

И снова в середине исследования студентам сообщили, что они были введены в заблуждение, и что информация, которую они получили, была полностью фиктивной. Затем их попросили описать свои собственные убеждения. Каким по их мнению, должно быть отношение к риску у успешного пожарного? Студенты, оказавшиеся в первой группе, посчитали, что он должен избегать риска. Студенты во второй группе решили, что он, наоборот, должен принимать рискованные решения.

Даже после того, как доказательства «их убеждений были полностью опровергнуты, люди отказываются пересматривать их,» — отмечают исследователи. В этом случае отказ был «особенно впечатляющим», так как исходных данных было недостаточно, чтобы сделать общий вывод.

Эти исследования теперь хорошо известны. Утверждение группы ученых, что люди не могут мыслить здраво, в 1970-х было шокирующим. Сейчас уже нет. Тысячи последующих экспериментов подтвердили (и уточнили) этот вывод. Любой студент может продемонстрировать, что кажущиеся разумными люди часто ведут себя совершенно иррационально. Тем не менее, остается серьезный вопрос: как мы до этого дошли?

В новой книге «Загадка разума» (The Enigma of Reason) когнитивные ученые Уго Мерсье и Дэн Спербер попытались ответить на этот вопрос. Они отмечают, что разум — это развивающаяся черта, такая как прямохождение или трехцветное зрение. Оно возникло в саваннах Африки и должно рассматриваться в этом контексте.

По мнению ученых, самое большое преимущество людей перед другими видами — это наша способность к кооперации. Ее трудно организовать и почти так же трудно поддерживать. Для любого человека использование другого — всегда наилучший вид деятельности. Разум дан нам не для того, чтобы решать абстрактные логические задачи или помогать делать выводы из незнакомых данных; скорее, он дан для решения проблем, возникающих при жизни в коллективе.

«Разум — это адаптация к гиперсоциальной нише, которую человечество развивает само для себя,» — пишут Мерсье и Спербер. Склонности разума, которые кажутся странными, бестолковыми или просто глупыми с «интеллектуалистской» точки зрения, выглядят весьма взвешенными, если посмотреть на них с социальной, «интеракционистской» точки зрения.

Рассмотрим «склонность к подтверждению» (confirmation bias) — тенденцию человека принимать информацию, которая подтверждает его убеждения, и отвергать ту, которая им противоречит. Из многих обнаруженных форм ошибочного мышления эта изучена лучше всего — ей посвящена масса исследований. Один из самых известных экспериментов был проведен опять же в Стэнфорде. Исследователи собрали группу студентов, имевших противоположные мнения по поводу смертной казни. Половина студентов были «за» и считали, что она предотвращает преступления; другая половина была против, считая, что она не имеет никакого влияния на уровень преступности.

Студентам было предложено изучить два исследования. Одно поддерживало аргумент о том, что смертная казнь удерживает других людей от преступлений, а другое ставило эту логику под сомнение. Студенты, которые изначально поддерживали смертную казнь, высоко оценили данные про сдерживающие факторы, а второе исследование назвали неубедительным. Студенты, изначально выступавшие против смертной казни, сделали все наоборот. В конце эксперимента участников снова спросили об их взглядах. Те, кто начинал с позиции «за» высшую меру наказания, поддерживали ее еще больше, а те, кто был против, были настроены еще более враждебно.

Мерсье и Спербер предпочитают термин «собственная предвзятость» (myside bias). Они считают, что люди не доверяют кому попало. Сталкиваясь с чьми-то аргументами, мы очень умело находим их слабые стороны. А по отношению к нашим собственным мы слепы.

Недавний эксперимент, проведенный Мерсье совместно с европейскими коллегами, четко демонстрирует эту асимметрию. Участникам нужно было решить ряд простых логических задач. Затем их попросили объяснить свои ответы и дали возможность изменить их, если они заметят ошибки. Большинство из участников были удовлетворены своим первоначальным выбором, лишь менее 15% изменили свое мнение на втором шаге.

На третьем этапе участникам показывали одну из этих проблем, наряду с их ответом и ответом другого участника, который пришел к иному выводу. И снова они получили возможность изменить свои ответы. Но была сделана уловка: ответы, представленные, как будто их дал кто-то другой, были на самом деле их собственными, и наоборот. Около половины участников поняли, что происходит. Остальные вдруг стали намного более критичными. Почти 60% отказались от ответов, которыми раньше были удовлетворены.

Этот перекос, по словам Мерсье и Спербера, отражает задачу эволюционирования разума — чтобы предотвратить проблемы с другими членами группы. Живя в небольших группах охотников-собирателей, наши предки были в первую очередь озабочены своим соцальным положением. Они не хотели быть теми, кто рискует своей жизнью на охоте, пока другие слоняются по пещере. Преимущество здравого смысла было небольшим, а вот решающими аргументами можно было добиться многого.

Среди прочего, нашим предкам не нужно было беспокоиться о сдерживающем эффекте смертной казни и идеальных качествах пожарных. Им также не приходилось бороться со сфабрикованными исследованиями, фейковыми новостями или Twitter. Не удивительно, что сегодня разум часто подводит нас. Как пишут Мерсье и Спербер, «это один из многих случаев, когда окружающая среда изменилась слишком быстро для естественного отбора».

Профессор Университета Брауна Стивен Сломан и профессор Университета Колорадо Филипп Фернбах — также когнитивные ученые. Они тоже считают, что социабельность — это ключ к функциям или, возможно более уместно сказать, дисфункциям человеческого разума. Они начинают свою книгу «Иллюзия знания: почему мы никогда не думаем в одиночестве» с изучения унитаза.

В исследовании, проведенном в Йельском университете, студентов попросили оценить их понимание повседневных устройств, включая туалеты, застежки-молнии и цилиндровые замки. Затем их попросили написать подробное пошаговое объяснение того, как работают эти устройства, а также оценить собственное понимание снова. По-видимому, в процессе студенты осознали собственное невежество, потому что их самооценка упала. (Туалеты, оказывается, куда сложнее, чем кажутся.)

Сломан и Фернбах видят этот эффект, который они называют «иллюзией глубинных познаний», почти везде. Люди считают, что знают намного больше, чем есть на самом деле. Верить в это нам позволяют другие люди. В случае с туалетом кто-то разработал его так, что я могу легко управлять им. Это то, в чем люди преуспели. Мы полагаемся на знания друг друга с тех самых пор, как научились охотиться вместе — это, вероятно, было ключевым событием в нашей эволюционной истории. Мы так хорошо сотрудничаем, говорят Сломан и Фернбах, что с трудом можем сказать, где заканчивается наше собственное понимание и начинается чужое.

«Одно из следствий той естественности, с которой мы делим умственный труд, — пишут они, — отсутствие резкой границы между идеями и знаниями одного человека и других членов группы».

Эта безграничность или, если хотите, путаница также имеет значение в том, что мы считаем прогрессом. Люди, изобретая новые инструменты для нового образа жизни, одновременно создавали новые царства невежества. Если бы все настаивали на, скажем, освоении принципов металлообработки, прежде чем сделать нож, бронзовый век не оказался бы такой революцией.

Согласно Сломану и Фернбаху, это грозит серьезными проблемами в политике. Одно дело пользоваться унитазом, не зная, как он работает, а другое — выступать за (или против) иммиграционного запрета, не зная, о чем говоришь. Сломан и Фернбах цитируют исследование, проведенное в 2014 году, вскоре после того, как Россия присоединила Крым. Респондентов спросили, как, по их мнению, США должны отреагировать, а также могут ли они идентифицировать Украину на карте. Чем хуже респонденты знали географию, тем больше они высказывались в пользу военного вмешательства. (Участники настолько плохо представляли себе, где находится Украина, что медиана предположений растянулась на восемнадцать сотен миль — примерное расстояние от Киева до Мадрида.)

Сломан и Фернбах провели свою собственную версию «унитазного эксперимента», заменив бытовые устройства на государственную политику. В исследовании, проведенном в 2012 году, они спрашивали людей, нужна ли система единого плательщика в здравоохранении или система оплаты учителям на основе их заслуг. Участникам было предложено оценить свои позиции в зависимости от того, насколько сильно они были согласны или не согласны с предложениями. Затем их попросили объяснить — настолько подробно, насколько возможно, — последствия реализации каждого решения. На этом моменте у большинства людей начались проблемы. При повторной оценке своих взглядов участники менее решительно выражали согласие или несогласие.

Сломан и Фернбах видят в этом результате мерцающий свет в конце тоннеля. Если мы — или наши друзья — будем тратить меньше времени на проповеди и попытаемся лучше понять последствия политических предложений, мы увидим, как мы невежественны, и сможем умерить наши взгляды. Это, пишут они, «может быть единственной формой мышления, которая разрушит иллюзию глубинных познаний и изменит жизненные позиции людей».

Существует взгляд, рассматривающий науку как систему, которая корректирует естественные склонности людей. В хорошо управляемой лаборатории нет места для личностных предрассудков; результаты должны быть воспроизводимы в других лабораториях, исследователями, у которых нет причин подтверждать их. И именно поэтому эта система оказалась настолько успешной. В любой момент она может погрязнуть в интригах, но в конце концов методология возьмет верх. Наука движется вперед, даже когда мы застреваем на месте.

В книге «Отрицание до могилы: почему мы игнорируем факты, которые нас спасут» психиатр Джек Горман и его дочь, Сара Горман, специалист в области общественного здравоохранения, изучают разрыв между тем, что говорит наука, и нашими убеждениями. Они обращаются к стойким убеждениям, которые не только явно ложны, но и потенциально смертельны, — что вакцины опасны. Что опасно, так это не проводить вакцинацию; именно поэтому вакцины и были созданы. «Иммунизация — это один из триумфов современной медицины», — пишут Горманы. Но сколько бы научных исследований ни заявляли о том, что вакцины безопасны, и что нет никакой связи между аутизмом и прививками, анти-прививочники остаются непреклонными. (Они даже могут назвать своим сторонником — в некотором роде — Дональда Трампа, который заявил, что хотя его сын Бэррон привит, но это было сделано не по графику, рекомендованному педиатрами.)

Горманы также утверждают, что способы мышления, которые теперь кажутся саморазрушительными, в какой-то момент могли быть методом адаптации. Они также посвящают много страниц «склонности к подтверждению», которая, по их мнению, имеет физиологический компонент. Они ссылаются на исследования, утверждающие, что люди испытывают истинное удовольствие — прилив дофамина — при обработке информации, которая поддерживает их убеждения. «Всегда приятно гнуть свою линию, даже если мы не правы,» — замечают они.

Горманы не просто перечисляют людские заблуждения; они хотят их исправить. Должен быть какой-то способ, утверждают они, чтобы убедить людей в пользе вакцинации для детей и опасности оружия. (Еще одно распространенное, но статистически необоснованное убеждение, которое они пытаются опровергнуть, — что владение оружием обеспечивает вам безопасность.) Но здесь они сталкиваются с теми же проблемами. Предоставление точной информации, кажется, не поможет. Апелляция к эмоциям может сработать лучше, но это противоречит цели продвижения чистой науки. «Остается проблема, — пишут они в конце своей книги, — как справляться с тенденциями, которые приводят к ложным научным представлениям».

«Загадка разума», «Иллюзия знаний» и «Отрицание до могилы» были написаны еще до выборов в ноябре. И все же они предвосхитили эпоху Келлиэнн Конуэй и рацсвет «альтернативных фактов». Сторонники рациональности, возможно, найдут решение. Но литература пока не обнадеживает.

Что такое влюблённость?
Профессор Дороти Теннов в лохматом 1979-м году выделила такие явления, характерные именно для влюблённости:
— навязчивые мысли (об объекте влюблённости);
— острая потребность в ответных чувствах (и одновременно – страх отвержения);
— сосредоточенность на поиске подтверждений взаимности, надежда на таковые подтверждения, принятие желаемого за действительное.
— постоянно приподнятое настроение (“как на крыльях!”), если есть взаимность;
— игнорирование или пренебрежение всем, что не касается влюблённости (работой, учёбой, друзьями);
— идеализация объекта влюблённости (“он идеал!”).

И до кучи – нарушение режима сна и питания, учащённое сердцебиение, расширенные зрачки. В общем, до полноценного психоза, конечно, не дотягивает, но близко, близко.

Кстати, упомянутый профессор таки посчитала, что влюблённость можно отнести к расстройствам психики и обозвала это состояние лимеренцией (limerence).

А её научные последователи изучают лимеренцию в сравнении с обсессивно-компульсивными расстройствами и поведением наркоманов.

Эти учёные согласны, что лимеренцию (влюблённость) нельзя пока включать в “Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам”, но, цитирую, “мы хотим двигаться в направлении – диагноз, прогноз и лечение”.