Алоизыч был умнее, все десять лет до начала ВОВ его агенты шныряли по всему СССР и составили ему точную дорожную карту.

Основная проблема всех таких империй - это коммуникации и разведка. Управлять такими пространствами без современных средств связи и обзора не реально. Поэтому все империи и рушились. Поэтому ни у кого не получилось проглотить Россию. Фронт растягивался невообразимо по ширине и глубине. А нашим отступать с боями, на что уходило больше сил и средств атакующих, можно было очень далеко.

Это для тогдашних европейцев - очень холодно. У них в Европе столетие назад закончился малый ледниковый период, который обильно показан на картинах голландцев, того же Брейгеля, со всем этим катанием на коньках по руслам замерзших рек и озер. Дак температура там опускалась до минус 10, это ж страшно подумать, какой холод!

В детективных художественных фильмах и телевизионных сериалах нередко можно увидеть, как сыщики эффектно применяют для поимки особо опасных преступников так называемый метод «ловли на живца». Правда, в реальности подобные факты обычно огласке не предаются, а исключение иногда делается лишь при сообщении определённых подробностей о раскрытии некоторых неординарных преступлений, получивших широкий общественный резонанс.

Первым исключением из неписаного правила, пожалуй, стало обнародование случая с задержанием в июле 1981 года в Смоленске сексуального маньяка Стороженко. «Подсадной уткой» выступила тогда сотрудница угрозыска. В прессе её называли майором милиции Викторией Василевской, хотя на самом деле она – Валерия, и у неё другая фамилия.

В год столетия русской революции парфюмерный эксперт Галина Анни, культуролог Екатерина Жирицкая и филолог Олег Лекманов по просьбе Би-би-си обсудили, кто и когда придумал духи "Красная Москва", как складывался культурный миф вокруг них и с какими запахами ассоциируется Россия сейчас.

Би-би-си: По легенде, главные советские духи, "Красная Москва," были придуманы еще до революции в подарок вдовствующей императрице - так ли это?

Галина Анни: Фабрика Брокар, основанная парфюмером Анри Брокаром в 1864 году, действительно работала очень успешно. И именно на фабрике Брокар в 1913 году были созданы духи "Любимый букет императрицы", которые считаются прародителями "Красной Москвы". Они были созданы не Анри Брокаром, потому что Брокар в 1900 году уже скончался. Делами фабрики занималась его жена Шарлотта, и приглашенный парфюмер Август-Мишель создал эту композицию к 300-летию дома Романовых. В 1924 году, уже работая на национализированной фабрике, получившей название "Новая Заря", парфюмер Август-Мишель воссоздал эту композицию с тем или иным приближением и выпустил ее в свет под названием "Красная Москва".

Би-би-си: Изменилась ли композиция?

Галина Анни: Химически безусловно да, как минимум, потому что всех ингредиентов, душистых веществ, с которыми работала фабрика Брокар в 1913 году, в 1924 в Советском Союзе просто не было. Что-то заменили, что-то вышло из оборота вообще, но основной характер композиции, синтетический фиалково-ирисовый аккорд, подчеркнутый бергамотом, флердоранжем, гвоздикой и илангом, сохранился.

Это был очень актуальный аромат по той причине, что он не был совсем уж оригинальным и в 1913 году тоже. Прародитель его - "L'Origan" Франсуа Коти 1905 года - духи, которые перевернули парфюмерный мир и которым незазорно было следовать: точно так же им последовал Жак Герлен в 1912 году, выпустив свои "Сумерки". "L'Origan", кстати, продавали до 1920-х годов, в самую гражданскую войну, на блошиных рынках, разведенный чаем.

Екатерина Жирицкая: Мне в этой истории хотелось бы разделить две составляющие: собственно, запах и тот образ, который создает название этих духов после революции. Для меня, например, остается загадкой, почему именно "Красная Москва" приобрела такую популярность. Если мы посмотрим прейскурант треста, выпускавшего духи, например, в 1927 году, мы обнаружим более 70 наименований духов самой разной ценовой категории. И "Красная Москва" там специально никак не выделяется.

Мы даже не можем сказать, что это был лучший букет, выпущенный "Новой Зарей". Есть духи более дорогие, есть более престижные, хотя она, безусловно, относится к верхнему ценовому сегменту. Когда даются рекомендации продавцам парфюмерных магазинов, рекомендуется в том числе предлагать духи сходного типа - "Моя Москва" или еще более дорогой "Кремль". И для меня история возвышения "Красной Москвы" - это как раз история создания и обонятельного мифа, и мифа культурного вокруг этого букета.

Кроме того, я доверяю авторитету Галины и книге знатока русской парфюмерии Вениамина Кожаринова, где говорится, что действительно "Красная Москва" является переработанным запахом "Любимый букет императрицы", но, честно скажу, я никогда не видела документов, которые бы доказывали идентичность обоих запахов.

Галина Анни: Вы совершенно правы, документальных свидетельств о том, что "Любимый букет императрицы" - это "Красная Москва", нет. Но есть свидетельства очевидцев. У меня есть [знакомые] коллекционеры, которые держали в своих коллекциях этот самый "Букет".

Екатерина Жирицкая: Прямо 1913 года?

Галина Анни: Да, и неудивительно - и более старые флаконы бывают в коллекциях. И эти люди подтверждают, что с некоторыми приближениями и с учетом изменений, да, букет тот же.

Екатерина Жирицкая: Почему я косвенно тоже верю, что Август-Мишель в 1924 году все-таки воссоздал дореволюционный запах, потому что ему, честно говоря, ничего другого не оставалось. Если мы почитаем, что происходило с парфюмерной и жировой промышленностью и, в частности, с фабрикой Брокара после революции, то это детектив и слезы. Когда читаешь протоколы заседаний, сквозь сухие строки рвутся невероятные человеческие истории. Ясно, что легло все. Фабрики были национализированы, и люди пишут: "У нас вследствие гражданской войны некому работать. Пришлите жира". Выпускалось мыло, которое распределялось по карточкам, два куска в месяц на человека. И руководители фабрики Брокара, когда пришли к Ленину с просьбой сохранить им здание, в качестве аргумента говорили: "Мы сохранили в наших подвалах запасы эфирных масел, сырье".

Галина Анни: Евдокия Уварова, возглавившая "Новую зарю", была революционеркой и идейной вдохновительницей сохранения наследия Брокара. Собственно, Август-Мишель как работал на фабрике, так там и остался работать. Его уговорили подготовить поколение советских парфюмеров, он был привязан к России, у него была русская жена и какие-то проблемы с паспортом, он не мог выехать. Он действительно подготовил Павла Иванова и Алексея Погудкина, которые основали советскую школу парфюмерии. Другое дело, что при советской власти это не рекламировалось, а когда в 1991 году Антонина Витковская пришла руководить "Новой Зарей", она достала из закромов эту идею.

Екатерина Жирицкая: Как удобный и красивый миф, прекрасно заработавший в новых условиях.

Олег Лекманов: При этом, что интересно, миф о самой "Красной Москве" появился в культуре довольно поздно. По легенде, Любовь Орлова была поклонницей этих духов, но ни в "Светлом пути", ни в других фильмах 1930-х невозможно представить себе, чтобы этот мотив возник.

Первый текст, связанный с "Красной Москвой", который я нашел - это кино. Фильм называется "Большая семья", знаковый, почти сталинский, но уже не сталинский, 1954 год. Он задумывался еще при Сталине как фильм о рабочей династии, где они передают всякие умения от поколения к поколению, и там есть эпизод, где школьнице, которая переходит в 10 класс, старший брат дарит флакон "Красной Москвы". Там крупно показан флакон, даже цена есть - 60 рублей (то есть 6 рублей после деноминации).

Екатерина Жирицкая: Они были довольно дорогие.

Олег Лекманов: Да, 6 рублей - это были приличные деньги. Следующий фильм - 1961 года "Девчата", тоже очень известный фильм того времени.

Екатерина Жирицкая: Где же там "Красная Москва"?

Олег Лекманов: Она там прямо не упоминается, но есть эпизод, где одна девушка приходит к другой в общежитие, а та не очень хорошая, и на ее тумбочке стоит несколько флаконов духов. Гостья начинает их смотреть и изучать, и один из них - маркированная красной крышечкой "Красная Москва". Дальше фильм 1972 года "Здравствуй и прощай" - не такой громкий, как "Девчата", но тоже известный. И там приехавшая в город героиня приходит в парфюмерный магазин впервые в своей жизни - она до этого жила в деревне, где их не было. И дальше и оператор, и режиссер с наслаждением показывают витрину большого парфюмерного магазина, где все сверкает, коробки блестящие. Она смотрит с восторгом, и камера крупным планом наезжает на "Красную Москву". Это советский шик.

И это интересная смена отношения: в "Большой семье" духи - это знак "и мы, рабочие ребята, тоже можем купить себе "Красную Москву". В "Девчатах" это знак отрицательный: героиня потом исправится, но подразумевается, что зря она на тумбочке держит все это. А в 1972 году в "Здравствуй и прощай" это знак, что наконец-то граница между городом и деревней стирается, все будет хорошо.

И наконец, "Покровские ворота" - ретро-фильм по пьесе Леонида Зорина. Он растаскан на цитаты, и там есть эпизод, где одна из героинь говорит герою, что "Красная Москва" - любимые духи ее матери.

Галина Анни: Там герой идет знакомиться с родителями невесты, и она вручает ему флакон: "А эти духи ты подаришь моей маме, она о-бо-жает "Красную Москву".

Олег Лекманов: И интересно, что это не прямая констатация эпохи, а проекция из более позднего времени [1982 года], "что было тогда". Перечисляются разные приметы времени: каток, куплетист и "Красная Москва". И еще есть текст поздних 1960-х - поэма Роберта Рождественского 1967 года, которая кончается эпилогом, где воплощаются мечты советского человека: что стрекозиное молоко будут продавать повсеместно, а с неба вместо воды польется "Красная Москва".

Дождь, -

не затихая

час,

а может, два, -

будет лить

духами

"Красная Москва".

И над магазинами

все прочтут легко:

"Пейте стрекозиное

мо-

ло-

ко!.."

Я в ужасе представил себе, как несколько часов будет лить "Красная Москва"! И все советские женщины будут бегать с флакончиками.

Екатерина Жирицкая: Те, кто не задохнется.

Олег Лекманов: Понятно, что Рождественский об этом особенно не думал. Но это тоже знак. А самый главный текст о "Красной Москве" в русской культуре, мне кажется, - это поэма Тимура Кибирова "Сквозь прощальные слезы". Она была написана в 1987 году и представляет собой прощание с Советским Союзом. В том году пышно праздновалось 70-летие советской власти, и одновременно она уже дышала на ладан. И в этот момент Кибиров пишет "Сквозь прощальные слезы". Каждая из глав поэмы представляет собой описание определенной советской эпохи, а вступление начинается с описания запахов. Запахи очень разные, и все они составляют советскую эпоху - прустовская идея, что запах остается дольше, чем все остальное:

Пахнет дело мое керосином,

Керосинкой, сторонкой родной,

Пахнет "Шипром", как бритый мужчина,

И как женщина, — "Красной Москвой"

(Той, на крышечке с кисточкой)...

Кибиров пишет про типичного советского мужчину и типичную советскую женщину, и было представление, какие духи у советской женщины - это именно "Красная Москва". А упоминание кисточки [на флаконе] говорит о том, что это не только запах, но и конкретный [визуальный] образ. И интересно, что если Кибиров пишет иронически, с горечью, о женщине, политой "Красной Москвой", то у Рождественского это знак советского благополучия.

Галина Анни: Вообще, эти духи прекрасно ложились на весь сталинский гламур, на сталинский ампир. Они были действительно популярны у поколения, которое было молодым до 1970-х годов. Потом они морально устарели. Несколько поколений женщин просто не могут носить одни и те же духи, они выходят из моды. Это случилось и на Западе: "L'Origan" продолжал выпускаться до 1960-х годов в США. А затем наступает 1968 год, эпоха хиппи, и востребованы совершенно другие ароматы. Тяжелые цветочно-ориентальные ароматы ушли в прошлое.

Би-би-си: А какое отношение к парфюмерии было в разные годы СССР?

Галина Анни: В целом, духи стали доступны практически всем слоям населения при советской власти, и это правда.

Олег Лекманов: С точки зрения культуры было несколько этапов. Во время гражданской войны это был признак буржуйского происхождения. Вот у Зощенко духи упоминаются, конечно, но как роскошь, которая непонятно, откуда взялась. Помните, у Блока "дыша духами и туманами"? Вот поздний Блок как раз с этим очень сильно боролся. Ему казалось, что должна кончиться эпоха духов, всего буржуазного, омерзительного, отвратительного, куда духи тоже входили. И должен начаться идеальный блоковский мир - это мир военного коммунизма: ничего ни у кого нет, все моются мылом. Хозяйственным, желательно. В воспоминаниях о Блоке Самуила Алянского - такой был у него друг - цитируется: "Опять появились патефоны"... Многих это стало возмущать.

Ну а потом, понятно, духи стали частью и советского быта. А когда начался сталинский ампир в начале 1930-х, это уже полностью допустимо. В войну всем, понятно, было не до того, а после нее все возрождается вновь в раннюю оттепель, становится знаком, что "мы тоже можем". Сталин умер 5 марта 1953 года, а уже 1 июня в честь наступления лета в "Литературной газете" была опубликована огромная подборка стихов о любви. Впервые за многие-многие годы. Ну а где любовь, там, конечно, и духи, и цветы. Все открылось и хлынуло, и уже невозможно было остановить.

И позволю себе поделиться личным воспоминанием: еще важным является фактор, что в какой-то момент в СССР стали проникать настоящие французские духи потихонечку.

Екатерина Жирицкая: "Березка" и фарцовка.

Олег Лекманов: И тогда "Красная Москва" стала уже не совсем "то". И здесь название, и внешний вид играли роль. Появились молодые женщины, для которых даже уже из-за названия наносить на себя духи "Красная Москва" считалось немножко зазорным. "А она пусть "Красной Москвой" душится", - могли про кого-то сказать.

Галина Анни: Да, в 1970-е началось пренебрежение, как к бабушкиной культуре. Хотелось чего-то нового и интересного, свежих, фантазийных духов, не тяжелых цветочно-восточных, как "Красная Москва".

Би-би-си: Если говорить о современной России, какие обонятельные ассоциации она вызывает?

Галина Анни: У всех разные, конечно. Россия большая, в южных регионах - одни запахи, в северных - совершенно другие, в центральной полосе - третьи. Сложно выбрать что-то одно, но современные парфюмерные художники, которые пытаются передать образ России, работают с черной смородиной - это очень русский запах. Лес с черной смородиной. Конечно, всевозможные травы, мед. Березовая смола, которая традиционно была русским ингредиентом и входила в состав духов под названием "Русская кожа" - это родовое название духов, которые выпускали и выпускают все.

Екатерина Жирицкая: Дегтярная нота.

Галина Анни: Да, ноту кожи передавали березовым дегтем.

Екатерина Жирицкая: Я бы разделила реальные запахи и символический обонятельный образ вокруг России. И кроме того, в реальных запахах я бы еще отделила то, что слышит в России иностранец. Это известный феномен, что для того, чтобы почувствовать запах, надо быть немного чужим. Свой запах люди не слышат ни физиологически, ни в культуре - ассоциируют себя с приятным запахом или с запаховой нейтральностью. А чужое и чужого через запах определяют в самых разных контекстах.

К тому же, запахи, которые люди слышат, часто зависят не только от реальности, но и от того, что они хотят выделить. Например, запах щей - это как "Красная Москва", реальный запах, выросший до мифа. В романе Оруэлла "1984" запах щей возникает как обонятельная метафора тоталитарного общества. В позднесоветских воспоминаниях западных журналистов мы читаем, что ты приходишь в квартиру профессора, интеллигента, но поднимаешься по лестнице, и в нос бьет резкий запах щей. Это западная традиция - запах щей как смыкание реальности с образом несвободной системы, оруэлловская линия выстраивается. С другой стороны, мы читаем потрясающую книгу исследователя русской кухни Похлебкина, который пишет о щах как о французских духах. В щах, пишет он, заключена душа русского народа. И в этом нет никакой иронии, ничего уничижительного. Так что когда мы говорим о запахах и ассоциациях, мы должны учитывать, с какой позиции мы будем делать эту выборку.

Если выбирать реальные запахи с точки зрения жителей страны, то Галина права, что особенность нашей страны - ее невероятная протяженность и культурное разнообразие. Мы можем говорить о локальных сильных обонятельных нотах, например, о запахе лиственницы. Меня в свое время потряс рассказ Шаламова, который целиком построен на этом обонятельном образе. На юге мы можем выделить запах полыни и посмотреть, какие мощнейшие образы построены вокруг этого запаха у того же Шолохова. Все "Донские рассказы", "Тихий Дон" - чабрец и полынь. Жизнь рушится, страна падает, а запахи в эти сложные нечеловеческие моменты возвращают нас на уровень индивидуальных ощущений.

Олег Лекманов: У меня есть короткая история про советские запахи и иностранцев. У меня в начале 90-х годов приятель уехал в Штаты. Как часто бывает, у него взыграла ностальгия по всему советскому, и он попросил своего отца привезти дегтярного мыла - знаете такое, черное. И когда отец через границу это все повез, американские таможенники открыли сумку, как раз из-за запаха. Это что, говорят? - Мыло. - Что?! И в конце концов изрубили его на мелкие кусочки и выдали ему в ужасе.

Галина Анни: Вот это как раз к рассказу о березовом дегте. Это все родное: и дегтярное мыло, и лыжная мазь, и мазь Вишневского, и когда мы чай лапсанг сушонг пьем, мы тоже вспоминаем детство.

Екатерина Жирицкая: Если говорить о реальных запахах, можно выделить группу эфирных масел, традиционных для России: кориандр, фенхель, анис и мята. Если мы захотим составить символический образ обонятельной России, как я попробую сделать, мы должны выделить три основные уровня: базу, сердцевину и верхнюю ноту. Мне кажется, наша базовая нота - это запах земли. Все, кто бы ни писал о национальных особенностях характера, будь то Шмелев или Дмитрий Лихачев, все писали, что очень много в особенностях менталитета или строе нашего языка связано с гигантской протяженностью земли. Средние ноты я бы разделила. Одни из них них - резкие и тяжелые, а другие по контрасту, чтобы уравновесить. В качестве резкого и тяжелого я бы взяла запах крови, пороха и дыма. Потому что вся эта земля пропитана кровью. Как легкое я бы выбрала запах дыма, но дыма домашнего, которым может быть пропитан хлеб, дыма, который струится, когда хочешь вскипятить молоко. В нашей культуре есть четкое деление на волны, которые бушуют за пределами деревянного дома, и невероятной надежности того, что происходит внутри него, уют.

Галина Анни: Я сейчас пробовала построить духи по предложенной Екатериной пирамиде. Что мы можем сказать про землю? Земля - это, конечно, запах дубового мха. Это основа шипра. По этой ли причине, не по этой, шипр - самый популярный аромат у нас в России, и он тоже стоит на плечах "Коти", как и предыдущий аромат "Красная Москва". В этом году мы празднуем столетие шипра "Коти". И этот зелененький "Шипр", который был в советских парикмахерских, родом оттуда, из 1917 года, из прекрасного шипра Франсуа Коти. Дубовый мох. Тут же вспомним "Дуб - дерево, роза - цветок. Смерть неизбежна". И тоже дуб ложится семантически, дубовый мох в базе. Сердце - да, роза. Особенно на юге. Верх - итальянский бергамот: немного итальянского солнца - это очень наше русское. Чуть-чуть на Капри, чуть-чуть в Калабрии, чуть-чуть привезти солнца, чтобы создать нашу русскую литературу. Так и получается шипровая структура, которая может описать нашу русскую ольфакторную пирамиду.

Олег Лекманов: Все это отлично, но все это очень русские запахи, не советские. А я предложил бы советские духи, и я два запаха придумал: запах хлорки - он, мне кажется, важный: ты идешь, тебе в нос шибает запах хлорки, и ты сразу вспоминаешь целый набор всего, связанного с советской жизнью, от туалетов пристанционных до палат в пионерских лагерях. И второй запах, чтобы это не было совсем уж грустно - запах шашлыка.

Екатерина Жирицкая: Отлично.

Олег Лекманов: Это запах праздника, советского придорожного застолья. Причем не просто шашлыка, а на Всесоюзной выставке достижений народного хозяйства. Я помню, мы ходили мимо с родителями, и у нас считалось в семье, что шашлык - это пошлость, но шел такой запах! Я уже взрослым, после перестройки, приехал, купил себе сто палок шашлыка и все их съел.

Галина Анни: И мы опять возвращаемся к тому, что это ведь тоже дым, тоже березовый деготь.

Какая патентованная гнида.

Я всю эту контру вычисляю по первому их зловонному выдоху. Революционное чутьё, оно такое.

Олег Лекманов: Все это отлично, но все это очень русские запахи, не советские. А я предложил бы советские духи, и я два запаха придумал: запах хлорки - он, мне кажется, важный: ты идешь, тебе в нос шибает запах хлорки, и ты сразу вспоминаешь целый набор всего, связанного с советской жизнью, от туалетов пристанционных до палат в пионерских лагерях. И второй запах, чтобы это не было совсем уж грустно - запах шашлыка.

Мразь первостатейная.

Сегодня проехал очередной раз в Волге. Пахнет детством. И ощущения все детские.

Величайшая посмертная шутка века

Воскресным днем 31 октября 1926 года Чарльз Миллар совершил два сенсационных поступка. Первый состоял в том, что стройный, подтянутый 73-летний холостяк, который за всю жизнь не проболел ни дня, вдруг рухнул на пол в своем офисе и умер. Секретарша была в шоке.

Второй неожиданностью стало его завещание: оно оказалось столь неординарным, вызывающим, а последствия его настолько сенсационными, что этот юридический документ превзошел все, что Миллар, известный корпоративный юрист, сделал за всю жизнь.Никто не предполагал, что уважаемый торонтовский юрист и бизнесмен после смерти устроит такое грандиозное шоу в прессе. Похоже, что Миллар хотел показать, что за определенную цену можно купить все и всех. Составив завещание по всем правилам юридического искусства, сей уважаемый джентльмен создал прецедент для величайшей посмертной, как отмечали журналисты, "шутки века”.

Чарльз Венс Миллар родился в 1853 году в семье небогатого фермера в Айлмере, Онтарио. Смышленый школьник, а позже успешный студент, он получил много наград, включая золотую медаль в университете Торонто. Его средней отметкой по всем предметам была 98! Столь же впечатляющими были его успехи в юридической школе «Озгуд Холл». В 1881 году этого амбициозного молодого человека приняли в коллегию адвокатов, а вскоре он уже открыл свой собственный офис в Торонто.

Начинал Миллар с малого, но жилье снял подобающее адвокату – несколько меблированных комнат в "Королевском” отеле Торонто. Со временем его имя зазвучало среди преуспевающих корпоративных юристов, специалистов в области контрактного права.

Поскольку юридическая практика на первых порах приносила не очень высокий доход, Миллар купил "Экспресс-компанию Британской Колумбии” с правом на перевозку правительственной почты в район Карибу. Когда началось строительство железнодорожной компании "Гранд Транк”, он расширил сферу своей деятельности, включив в нее отдаленный форт Джордж (позже Принс-Джордж).

Известно, что Миллар хотел купить землю для индейцев в форте Джордж, но ее перекупила железная дорога. Миллар подал в суд, придравшись к каким-то процессуальным нарушениям, и выиграл дело: суд постановил, чтобы железная дорога выделила юристу 200 акров (в судебной практике это с тех пор называется "надбавкой Миллара”).

Обладая острой деловой хваткой, Миллар выгодно покупал доходные дома, а на паях с верховным судьей Онтарио приобрел пароход; кроме того, он стал президентом и владельцем контрольного пакета акций пивной компании "О’Киф” (пиво этой марки продается до сих пор).

Его увлечением были лошади и скачки. Миллару везло: он имел репутацию удачливого игрока, а две его лошади брали первые призы на престижных скачках. К концу жизни в его конюшне находилось 7 великолепных беговых жеребцов.

Было еще одно увлечение у этого удачливого человека: он любил шутить и разыгрывать приятелей. Особенно язвительным шуткам подвергались люди, склонные к глупой жадности.

Друзья и сослуживцы Миллара вспоминали о нем, как о любящем и преданном сыне. После смерти отца Миллар покинул "Королевский” отель, где прожил 23 года, и купил для себя и овдовевшей матери большой дом. Любимая матушка журила иногда сына, что он так много и усердно работает и не находит время для женитьбы. Впрочем, можно только гадать, почему он так и не женился. Еще ее тревожило, что сын спал на холодной веранде в любое время года. Впрочем, оснований для страхов не было: Чарльз никогда не простужался. И, казалось, проживет целый век.

Похороны Чарльза Миллара собрали многих выдающихся деятелей юридических, деловых и спортивных кругов не только Торонто, но и всей провинции. Служитель англиканской церкви его преподобие Т. Коттон высоко отозвался в своей речи о моральных качествах, преданности и порядочности покойного. И это был последний раз, когда представитель церкви сказал о Чарльзе Милларе что-то хорошее.

После прочтения и опубликования завещания началось нечто невообразимое. В шоке были и политики, и юристы, и бизнесмены, и служители церкви, и родственники усопшего. Как писали репортеры: "По всей видимости, вызывающее завещание Миллара предназначено развлечь "высоких и могущественных” членов общества, навязывающих широкой публике свое определение морали ”.

В начале документа Миллар написал: ”В силу необходимости, это завещание необычно и прихотливо. У меня нет ни наследников, ни близких родственников, посему передо мной нет никаких стандартных обязательств о том, как распорядиться своей собственностью после смерти”.

В начале завещания Миллар перечислил нескольких своих верных помощников и сотрудников и назначил им небольшие суммы. Дальним родственникам не оставил ничего, объясняя, что если бы те надеялись, что он им что-нибудь оставит, то они с нетерпением бы ждали его скорой смерти, чего он себе не желал.

А вот дальше началось самое интересное. Никто не мог даже вообразить себе, что сотворил старый почтенный юрист.

Каждому посвященному в сан священнослужителю в Сэндвиче, Уолкервилле и Виндзоре (Онтарио) Миллар оставлял по одной части своего пакета акций жокей-клуба "Кенилверт”, прекрасно зная об их резко отрицательном отношении к азартным бегам.

Он распорядился выделить по доле акций пивной компании "О’Киф”, владельцами которой были католики, каждой протестанской общине в Торонто и каждому приходскому священнику, которые публично борются с пьянством, не называя никого поименно. Результат оказался ошеломляющим: огромное количество служителей церкви пришло в суд, требуя свои акции.

Для одного судьи и священника, которые были яростными противниками ставок на скачках (тут он назвал имена), он предложил лакомые акции Онтарийского жокейного клуба при условии, что они запишутся в клуб в течение трех лет. Что они и сделали (правда, получив свои акции, они выписались из клуба).

Трем приятелям–юристам, которые дружили с Милларом, но терпеть не могли друг друга, шутник Чарльз оставил прекрасный дом на Ямайке с такими казуистическими примечаниями, что отныне им приходилось делить дом, сдерживая себя, чтобы не пустить в ход кулаки.

Но все это было невинными шалостями в сравнении с главным 9-м пунктом этого сенсационного завещания. Чарльз Миллар завещал оставшуюся часть богатства (более полумиллиона долларов) той женщине в Торонто, которая в течение 10 лет после его смерти родит больше всего законных детей, что будет строго зафиксировано в документе о рождении.

Итак, завещание огласили; более того, оно вышло на первых страницах торонтовских газет. Началось "большое шоу”, расцвет которого, заметим, пришелся на годы Великой депрессии. Родственники пытались опротестовать завещание, клерикалы-трезвенники рвались получить свою долю "пивных акций”, юристы различных судов искали способы нажиться на ведении дел. И даже Верховный суд Канады (!) рассматривал это завещание по поручению Верховного суда Онтарио, который хотел добиться передачи наследства правительству Онтарио якобы с целью учредить стипендиальный фонд в университете Торонто.

Но не зря Миллар 45 лет был лучшим юристом своего времени, а по части составления завещаний – непревзойденным. Он так тщательно оговорил все пункты (хотя и в присущей ему игривой форме), что не нашлось ни малейших оснований их оспорить. 10 лет это пытались сделать лучшие юристы страны - безуспешно.

9 месяцев спустя после смерти Миллара началась "битва” за главную часть наследства! Оно вызвало массу публикаций и дискуссий во всех печатных изданиях того времени. Все матери, родившие двойню или тройню, сразу становились претендентками и их имена не сходили с печатных полос. В прессе появилась ежедневная колонка под названием "Величайшая гонка аистов” (сколько работы привалило газетчикам!), в которой публиковались списки женщин и количество их детей, рожденных на данный момент.

Церковь оскорбленно объявила, что завещание Миллара аморально, так как ставит под сомнение святость зачатия и рождения, и произносила гневные проповеди в адрес юриста. Пасторы увещевали женщин не принимать участия в этой "скверной шутке”. "Но что значит не принимать? – вопрошали женщины, – не рожать детей?”

Когда генеральный прокурор Онтарио завел дело с целью учредить вышеупомянутый стипендиальный фонд в университете Торонто, жительницы Торонто пришли в ярость. Они настаивали, что Чарльз Миллар был полностью в своем уме, когда писал завещание, и что никакой политик не смеет посягать на права женщин, желающих рожать детей. Протесты пошли по всей провинции. Феминистки делали упор на то, что по остальным пунктам завещания выплаты уже сделаны, и первыми, кто получил по этому завещанию деньги, были священнослужители и юристы!

Так прошло 10 лет. В десятую годовщину смерти Чарльза Миллара суд Онтарио снова зачитал условия завещания и рассмотрел список претенденток. Две женщины были вычеркнуты из числа "финалисток”. Полин Кларк имела 9 детей, но одного не от мужа. Лилиан Кенни фактически имела 12 детей, но пятеро из них умерли в младенчестве, и она не смогла доказать, что они не были мертворожденными. Каждой из них дали по утешительному призу 12 500 долларов.

31 октября 1936 года "большая гонка аистов” закончилась вничью между Анной-Катрин Смит, Кэтлин-Эллин Нагль, Люси-Алис Тимлек и Изабель-Мэри Маклин (у всех у них за 10 лет родилось по 9 детей). Они получили по 125 000 (что в наше время – примерно 1,5 млн. американских долларов).

"Большая гонка аистов” освещалась в прессе подробнее, чем перелет Чарльза Линдберга через Атлантику и даже рождение пятерых близнецов у мадам Дион. Журналисты Онтарио стали публиковать статьи на темы, еще в недавнем прошлом запрещенные и немыслимые: контроль за рождаемостью, аборты, незаконнорожденные дети и разводы. Ставились и такие вопросы: что понимать под словом "Торонто”, считать ли умерших и незаконнорожденных детей, и самое важное, был ли вообще пункт 9 правомочным? Но Миллар предусмотрел все.

По иронии судьбы, многие участницы "гонки” и вовсе не собирались заводить большие семьи. Ведь мы не упомянули тех, кто остался позади, родив по 7-8 детей. Отметим, что половина "аистовых гонок” пришлась на годы депрессии, когда лишние рты были в семьях ни к чему. У двух из 4-х победительниц мужья вообще были без работы, и семьи сидели на пособии. У двух других мужья работали, но получали низкую зарплату. А Полин Кларк развелась и родила последнего ребенка уже не от мужа.

К счастью, призы действительно помогли победительницам. Все они разумно распорядились деньгами, вырастив замечательных детей, и не поскупились на их образование. А телевизионный фильм "Большая аистовая гонка” обессмертил это удивительное состязание.

Говорили, что спровоцировав взрыв неконтролируемой рождаемости, старый холостяк надеялся смутить правительство и религиозные круги, которые обдумывали политику контроля. А еще пошучивали, что бездетный холостяк Чарльз Миллар "усыновил” таким образом 36 детей.

Что ж, Чарльз Миллар устроил неплохой спектакль, показавший, как далеко люди готовы зайти, чтобы получить чьи-то деньги. Возможно, это стало самым выдающимся достижением юриста Миллара.