Узнал о том, что Сан-Суси — это Sans Souci, «без забот». То есть на суахили потсдамский дворец Фридриха Великого назывался бы Hakuna Matata.

И в эту же секунду ему шибануло по мозгам.

Саша узрел истину, которую почему-то до сих пор не замечал. Она была проста, страшна и омерзительна. Состояла она в том, что он, Саша - лох. Саша не вполне понимал, что это слово значит, но чувствовал, что это самое позорное, самое стыдное, самое срамное, что только есть на свете - быть лохом, лошком, лопушком, говнюшком, лошариком, чмом, опущенцем, терпилой. Все эти слова сыпались и сыпались на него, и каждое жалило прямо в сердце. И это всё был он, он, он - самый жалкий, самый ничтожный, самый сопливый, самый глупый простофиля, щенявый соплюшонок, которого все всегда объёбывали и которому ссали в рот, и правильно делали, что объёбывали и ссали, потому что он только того и заслуживал. Потому что он нищий, жалкий, безденежный, негодный, не умеющий устроиться в жизни, как все толковые люди устраиваются, ничтожный червяк, раздавленный опарыш, никто, ничто.

(с) Константин Крылов, "Рубидий".

НЕМЦЫ О ЖИЗНИ В СОВЕТСКОМ ПЛЕНУ

Мой прадед Христиан Роберт Резнер был немцем. Во время Второй мировой войны он находился в Германии и, скорее всего, был убит советским солдатом, а я, его правнучка, родилась в "сталинке" построенной немецкими военнопленными. История иронична.
В свое время я прочитала много воспоминаний бывших немецких военнопленных. И в преддверии 9 мая делюсь фрагментами из них.

* * *

Вольфганг Людвиг: "Когда я смотрю на прошедшее время с высоты прожитых лет, то могу сказать, что я никогда и нигде, ни в одном месте СССР не замечал такого явления как ненависть к немцам. Это удивительно. Ведь мы были немецкими пленными, представителями народа, который в течение столетия дважды вверг Россию в войны. Вторая война была беспримерной по уровню жестокости, ужаса и преступлений. Если и наблюдались признаки каких-либо обвинений, то они никогда не были «коллективными», обращенными ко всему немецкому народу".
Вольфганг Людвиг вспоминает, что у пленных был доступ к лагерной библиотеке, которая сильно помогла ему скоротать дни в лазарете: "На грубо сбитых деревянных полках можно было найти все, что русские ценили в немецкой литературе: Гейне и Лессинга, Берна и Шиллера, Клейста и Жан Пола. Как человек, который уже успел махнуть на себя рукой, но которому удалось выжить, я набросился на книги. Я прочитал вначале Гейне, а потом Жан Пола, о котором я в школе ничего не слышал... По мере того, как я читал, я чувствовал прирост сил, новых сил, прогонявших прочь последствия моей травмы...."

* * *

Альфред Герберсхаген: "Одна русская женщина давала мне, совсем еще мальчишке-пленному, еду на протяжении длившейся несколько месяцев рабочей командировки, так что я мог еще отдавать часть плохой лагерной пищи товарищам. После того как рабочая командировка закончилась, эта женщина продолжала присылать мне что-нибудь поесть через своего сына. Жаль, что нет никакой возможности отблагодарить этих людей. Там я смог почувствовать, что такое человечность".

"Один майор, русский еврей, всегда к пайку добавлял кусок хлеба, приговаривая: «Вы не должны думать, что мы, евреи, мстительны".

* * *

Доктор Куно Валь: "У обочины дороги расположилась русская крестьянская семья. Я увидел молоко в стеклянной банке. Крестьянин как раз начал ломать на куски каравай хлеба. Я не смог совладать с собой, подошел ближе и попросил кусочек хлеба. «Нет, — твердо, но не злобно ответил мужчина, — у нас у самих мало, а молоко нужно детям». За ним вступила в разговор крестьянка: «Ты что, не видишь, что он голодный? Нужно дать ему что-нибудь». Она налила полстакана молока, отломила маленький кусочек хлеба и протянула мне".

"Во время марша пленных солдат по Симферополю из какого-то дома к колонне с криком бросилась женщина, сделала для конвоиров вид, будто она в бешенстве, замахала кулаком перед глазами у одного пленного и при этом незаметно сунула ему сверток с едой. В следующий момент она уже исчезла".

* * *

Отто Бергер (в плену с 1944 по 1949):
"Живя вблизи Можайска, мы поняли какой особый народ русский. Все рабочие, а особенно женщины относились к нам, как к несчастным, нуждающимся в помощи и покровительстве. Иногда женщины забирали нашу одежду, наше белье и возвращали все это выглаженным, выстиранным, починенным. Самое удивительное было в том, что сами русские жили в чудовищной нужде, которая должна была бы убивать в них желание помогать нам, их вчерашним врагам"

* * *

Ганс Моэзер: "2 ноября 1949 г., после 4,5 лет плена, я был освобожден, вышел на свободу физически и духовно здоровым человеком. Мне известно, что в отличие от моего опыта в советском плену, советские военнопленные в Германии жили совершенно иначе. Гитлер относился к большинству советских военнопленных крайне жестоко. Для культурной нации, как всегда представляют немцев, с таким количеством известных поэтов, композиторов и ученых, такое обращение было позором и бесчеловечным актом. После возвращения домой многие бывшие советские военнопленные ждали компенсации от Германии, но так и не дождались. Это особенно возмутительно!"

* * *

Клаус Фритцше (в плену с 1943 по 1949):
"- Вы кто, немец?
- Немец.
- Военнопленный?
- Конечно.
- Живы ли родители?
- Живы.
- Гитлер капут, скоро домой.
Это доброе пожелание преследовало нас, военнопленных, на всем пути плена вплоть до его реализации. Разве злой враг, имеющий в своей голове закоренелое желание "умри немецкая сволочь", желал бы "скоро домой"? Нет.
"Скоро домой!"... Эти два слова я не воспринимал как пустое утешение, но для меня они навсегда остались выражением добродушия и гуманности большинства русских людей".

"Приближаемся к небольшому поселку. Тут появляются дети, крича на бегу "Фрицы, Гансы", из изб выходят старухи, смотрят на эту толпу человеческого несчастья и по их щекам текут слезы. Вот она, русская душа. Быть может, что муж или сын пал на фронте от очереди именно этого немца, который проходит перед их глазами, а они его жалеют".

* * *

Клаус Майер: "Я уже описал, как человечны были наши надзиратели. Могу привести и другие примеры сострадания: например, одна медсестра, в лютую стужу каждое утро стоявшая у ворот лагеря. Кто не имел достаточно одежды, тому охрана позволяла зимой оставаться в лагере, несмотря на протесты лагерного начальства. Или еврейский врач в больнице, спасший жизнь не одному немцу, хотя они и пришли как враги. И, наконец, пожилая женщина, которая во время обеденного перерыва, на вокзале в Вольске, застенчиво подавала нам соленые огурцы из своего ведра. Для нас это был настоящий пир...

Когда сегодня, через пятьдесят лет после моего пленения, я пытаюсь подвести итоги, то обнаруживаю, что пребывание в плену повернуло всю мою жизнь совершенно в другое русло и определило мой профессиональный путь".

П.С.: Немецкие историки признают, что условия содержания немцев в СССР были несравнимо лучше условий содержания пленных в Германии. Советских пленных кормили смесью из овощных очисток,отрубей, целлюлозы и соломы. Немецким же военнопленным в день выдавали полбуханки хлеба, полкилограмма вареного картофеля, варенную крупу и селедку. Больным и высшим военным чинам полагались яйца и масло, у них была возможность свободного времяпрепровождения, им предоставлялось медосблуживание. Также пленные могли получать посылки и денежные переводы из дома. Разумеется, немцы работали, но при этом получали за свою работу зарплату.

(смотрит на Антонио)

Вот не читал ты в детстве ни Майна Рида, ни Джеймса Фенимора Купера, видать!

- Что думаешь по поводу истории и например о войне и Дне Победы?

- Думаю, что я вот нахожусь в самом эпицентре пандемии, прямо сейчас, прямо тут  -  и то нет единого взгляда на события.  Откуда тогда он должен быть о прошлых временах, когда не было не то что интернета, но даже бумаги не всем хватало? Историю пишет победитель и проигравший. Наблюдатель и заинтересованный.
История перестала быть простой хронологией событий.
Я пережил кучу событий -  которые неоднозначно трактуются официальной историей, а её как всегда несколько, в зависимости от политических предпочтений тех, кто и кормит историков. Кроме всего прочего, историю пишут не только историки, а все подряд, благо появилась возможность, техническая. Исходя из этого -  считаю, что история не может восприниматься прямо, неосмысленно и должна пропускаться через некие фильтры, которые косвенно, но всё же, помогают процедить нужное.

Вот например победа большевиков после февральской революции..
Ну допустим там были деньги немцев. Допустим.
Ну переворот. Допустим, предположим, если так говорят некоторые.
Но как кучка красных смогла победить всех остальных, меньшевиков, белогвардейцев, Антанту?
И построить государство не меньше размерами чем империя до этого?
Ответ прост.
Такое было возможно только при поддержке народа. Иначе -  никак.
Если бы народ не поддерживал большевиков, им дальше Садового кольца было не пройти.

Так же и война. Можно сколь угодно ругать Сталина и найдётся за что. Наверняка найдётся.
В плен сдались 3 миллиона наших солдат, полтора из них -  воевали потом на стороне немцев.
Но 150 миллионов -  шли под красным знаменем и возвращались, хотя могли убежать, перебежать, изменить.
Значит  им нравилась та страна? Значит они готовы были отдать жизни за неё и отдавали, миллионы отдали.
И десятки миллионов выходят на бессмертный марш.  Это факт, который и есть история.
Поэтому я осторожно отношусь и к истории страны и к её вождям, сравнивая например с нынешней ситуацией.

В московском театре Сатиры давали спектакль "Бешеные деньги". Актриса спрашивает Георгия Менглета: "Вы привезли деньги?" По Островскому, ответ звучит так: "Конечно. Нет. Дело в том, что мой человек обокрал меня и, должно быть, уехал в Америку". На что Телятев - Михаил Державин - отвечал ему: "С тем, что у тебя можно украсть, не то что до Америки, до Звенигорода не доедешь".

И вот Менглет на одном из спектаклей на вопрос, привез ли он деньги, вальяжно так отвечает:

- Конечно. Нет. Дело в том, что мой человек обосрал меня...

Пауза. Державин, давясь смехом, переспрашивает:

- Что-что человек сделал?

И, не моргнув глазом, Менглет выдал:

- Что-что, обокрал меня, глухой что ли?!