Пик Балаяна: «Полётам во сне и наяву» исполняется 40 лет

Михаил Дряшин

Фильм Романа Балаяна был формально отнесён к киевской киностудии им. Довженко. Корабли тоже бывают приписаны к какой-нибудь Сьерра-Леоне, по факту же – русские.

Лента стала кульминацией творчества уроженца Нагорного Карабаха. Дальше тихий спуск, каждый новый фильм на ступеньку ниже предыдущего, до полной какой-то стыдобы, до мышей, причём даже русофобских.

Звёздный актёрский состав: Олег Янковский, Табаков, Гурченко, Адабашьян, Меньшиков, Людмила Иванова. Даже Никита Михалков камео.

Почти безупречное, фактурное кино. Повод для «почти» – единственный: песня, исполненная зачем-то не Марылей Родович, а Валерием Леонтьевым. Без песни этой можно было и вовсе обойтись, благо композитор Вадим Храпачёв, сочинивший завораживающую тему, точнее, две, не хуже Эдуарда Артемьева. Электронное, медитативное.

Толкования героя тогда бродили разные. Самое распространённое – мол, среда заела яркого человека, не дав реализоваться. Вот и мыкался бездонно обаятельный, без руля и ветрил.

С темой среды органично смыкается традиционно русская тема лишнего человека. В первую очередь тут вспоминается чеховский Иванов. И, пожалуй, Треплев. Латентный диссидент.

Конечно, советская власть ни в чём не виновата. Такого рода коллизии, как в «Полётах», можно перенести в любое место и время, и прозвучат они столь же пронзительно. Правда, в другом месте и времени кормить высокодуховного бездельника никто не будет.

Второй вариант рассудочного толкования использует образы психиатрические. Тут версий две. Согласно первой, главный герой – единственный нормальный в сумасшедшем доме. По другой – напротив, болен он, а все остальные здоровы, хотя и невеселы.

Интересно, что автору сценария Виктору Мережко рефлексии были неведомы, героя он воспринимал с картонной прямотой – исключительно как «вредоносца» (цитата), однозначно отрицательным. Таким его сочинял.

Финальную сцену постановщик нагло заимствовал у Анджея Вайды из «Пепла и алмаза». Там загнанный преследователями Цыбульский зарывался в развешанное для сушки постельное бельё, загнавший же сам себя Янковский – в солому.