Это было несколько лет назад. Я сидел в тесной комнатке, на 11-м этаже дома в спальном районе и нервничал, потому что мигающий телефон показывал 8 пропущенных звонков. Подозреваю, что добрая половина была от жены…

Мой собеседник молчал, только тяжело дышал. Каждое слово давалось ему с трудом. Долгой и трудной была его исповедь, потом мы намучились с Причастием – нелегко причащать человека, который и каплю воды глотает с трудом.
За стеной послышались возня и чей-то истеричный голос. Скандал у соседей сопровождал нас все время нашего общения: прислушайся, и можно было бы разобрать, о чем они говорят.
– Перед смертью не врут, – прохрипел мой собеседник. – И я хочу рассказать вам, батюшка, о истории, которую хранил в себе сорок лет. Только Ирочка, только моя Ирочка, знала об этом, это было нашей семейной тайной.

Больной замолчал. Не тревожил его и я. Сюда я приехал полтора часа назад из храма, после вечерней службы. Службы перед Рождеством всегда заканчиваются поздно, сегодняшняя же была особенно продолжительной. Когда я собирался домой – нужно было сделать еще кое-какие покупки к столу и помочь жене в подготовке детского рождественского праздника, раздался звонок. Меня умоляли приехать, причем приехать именно сегодня, и не куда-то, а на край города… Я занервничал, потому что в последние дни совсем обделил семью вниманием и помощью. Сегодняшняя моя поездка не способствовала бы созданию теплой атмосферы дома…
Но умоляли приехать именно сегодня, потому что… завтрашний день для этого человека мог уже не наступить.

Отдышавшись, мой собеседник начал:
– Это случилось 6 февраля, много лет назад. Я тогда пил, гулял, забросил семью и детей… Моя бедная жена все время ходила молиться обо мне блаженной Ксении на кладбище, у заколоченной часовни – в часовне был какой-то склад, но люди все равно приходили туда помолиться. Но мне – больно вспоминать – было все равно, все эти ее молитвы. Я ни во что не верил, вообще ни во что.

И вот как раз в этот день я возвращался со дня рождения своего друга, выпивший, конечно, без меры, и свалился в канаву. Было очень холодно. В канаве был снег, какие-то сучья… Знаете, когда сильно пьяный, тело не слушается. Меня повело в сторону, и я туда упал. И как-то неудачно свалился, ударился головой. Больше я ничего не помню.
Вдруг – раз, как будто очнулся. Или нет, скорее, как проснулся. Знаете, бывает, проснешься, и не понимаешь, где ты. Вот и я, открываю глаза, смотрю, где я? В каком-то странном месте. Помню, шел от друга – была зима, метель, меня телепало из стороны в сторону. А тут – раз, и как бы лето. И голова такая ясная-ясная. И ничего не болит и не ноет, а то обычно, то печенка, то селезенка. Я даже удивился – вот те раз, мне, пьянице, так подвезло – самочувствие просто прекрасное. И тут вдруг я понял, что… оказался на том свете.

И вся вот эта наша жизнь стала далекой-далекой. Как будто я с другом не час назад пил, а лет сто, наверное, назад.
Ну, что делать? Подумал я – и тут же пришел ответ, как-то стало понятно: надо идти вперед. Я и пошел. Иду по лугу. Там трава сочная, цветы… Все такое прекрасное, свежее, живое, настоящее. Прошлый мир кажется ненастоящим, а этот самым настоящим. Вокруг цветы, земляника, запах! – аж голова кружится… Но я не останавливаюсь, потому, что надо идти.
Вдали вижу как бы в тумане, очень далеко какой-то огромный город или такой большой дворец, не знаю. Это очень далеко, в дымке. Ничего не рассмотреть. Вдруг смотрю, ко мне приближается человек. Очень почтенный, я даже заробел.

Скрипнула дверь. Появился внук моего рассказчика, который принес кружку чая и печенье на блюдечке: «Деда, я у себя, если что, зовите».
Больной слабо улыбнулся, помолчал, подышал и продолжил:
– Вот про этого человека, который стоял и ждал меня, а потом пошел ко мне навстречу, я не знал, кто он, но тут же пришло понимание, что это Апостол Петр. Почему Петр – не знаю, но какая-то определенность была, как будто узнал: это, вот, Апостол Петр. Хотя как я узнать мог, я же в церкви никогда не был, иконы его не видел?..
Ну, ладно.

Этот старец говорит: «Ну все, прошлая жизнь закончилась… Пойдем». По-моему, он даже сказал «ну что, допрыгался?». Я не уверен, но кажется, что так сказал или что-то вроде того.
Тут вдруг появляется какая-то женщина. Ее не было раньше, а тут она как бы сбоку подошла. Хотя странно: когда я сюда шел, я никого не видел.
Эта женщина говорит: «Отпусти его, пожалуйста, обратно».
А старец говорит: «Не могу, для него все закончилось».
Но женщина стала просить его, а потом говорит: «Сегодня мой день, отпусти его назад».

Апостол говорит: «Ладно, отпущу, но только без руки».
Я стою, слушаю это и понимаю, что они меня обсуждают. Я тут осмелел и говорю: «Э, зачем мне без руки? не надо без руки…»
Тут Апостол говорит: «А ты молчи, тебе никто слова не давал». Вот прям так и сказал… Ну, я и замолчал.
За стеной послышалось рыдание. Одновременно мужские крики.
Мой собеседник прервал рассказ, медленно повернулся на бок и осенил стену крестом. «Давайте помолимся о них, батюшка Константин», – сказал он и начал читать вслух известную молитву из молитвослова «На умирение враждующих».

Я присоединился.
Крики, как говорится, на глазах, стали стихать, за стеной послышались всхлипывания.
Мой собеседник прокомментировал: – Периодически ссорятся. Хорошие люди. Толик и Зина. Плохая у него компания на работе, а у нее ребенок больной – ножки не ходят. Вот он и закладывает… Но вот я заметил: когда они ссорятся и я за них молюсь, они сразу успокаиваются. Сами, правда, далеки от Бога, озлоблены на Него из-за сына…
Ой, вам, наверное, уже поздно, не буду задерживать.
И мой собеседник продолжил свой рассказ:
…И вот, Апостол сказал, что меня насчет моей руки никто не спрашивает.
А женщина стала упрашивать его: «Ну, куда ему без руки! Он же работает, ну что он будет делать без руки?..»
Тогда старец смилостивился: «Ладно, только ради твоих просьб, хотя он сам этого не заслуживает».

Тут, чувствую, голова закружилась, и я как бы стал терять сознание. Открываю глаза. Голова трещит, все тело болит, ног-рук не чувствую – окоченели, весь мокрый какой-то. Правую руку вообще не чувствую, как будто ее нет. Но я в тепле и меня качает. Понимаю, что я на заднем сиденье машины. Впереди сидят два молодых парня. Один ведет машину. Они разговаривают.
Тот, что за рулем, говорит: «Я вообще никогда не подбираю пьяных, тем более таких грязных, а тут эта женщина… так просила, так просила за него».
Второй говорит: «Да, нельзя было ей отказать. Ты адрес-то запомнил?»
Шофер говорит: «Как не запомнить, она десять раз повторила…»
Ну, привезли меня домой. Дотащили меня ребята до квартиры, передали жене и ушли. И денег не взяли. Я был вообще никакой. Заполз в квартиру и там, в прихожей, и заснул.

Проснулся раньше всех, от холода. Гляжу – лежу на полу, окоченел весь. Да еще и одежда не просохла. Я в ванну – греться. А тут тошнота подкатила. Меня всего и вывернуло. И так выворачивало, что, думал, умру. Рука потихоньку начала действовать.
Я залез в ванну, напустил горячей воды, погрелся. Зубы – дай Боже, стучали. Но рука – я боялся, – потихоньку отходила.
Потом я тщательно вымылся, оделся в чистое и прихожу к жене. Бужу ее и говорю: «Вставай, пошли в церковь».
Она вскочила, глаза таращит и ничего даже мне не говорит, так радостна была.

Ну, пошли в церковь. Снежок хрустит, мороз покалывает, а мне радостно так, будто заново родился.
В церкви, на Смоленском, как зашел, висит икона большая со старцем. Я его сразу признал. Спрашиваю жену: «Это Петр?» Она с удивлением: «Откуда знаешь?»
«Встречались», – говорю, а сам посмеиваюсь.
А потом жена мне показала портрет Ксении блаженной. Я сразу признал эту старушку – это она за меня заступалась.
Я жене все и рассказал. А она говорит: «Я ж за тебя вчера Ксеньюшке молилась, как раз день ее памяти был».
С тех пор я стал верующим. И исповедоваться потихоньку стал, и причащаться. Понял, что все это – на самом деле.
Вот, три года, как Ирочка ушла, а теперь и я, похоже…
…Я простился с моим новым знакомым. В кулаке правой руки он крепко зажал свой нательный крест.
– Батюшка, последняя просьба, не откажите, Бога ради…
Я обещал исполнить.
– Молитесь за Анатолия и Зинаиду. Как они без поддержки-то духовной?..
Я тут же, чтоб вернее было, написал их имена на бумажке и спрятал в портфель: «Потом в синодик перенесу». Потом достал визитную карточку с моими координатами: «Пусть внук передаст им и скажет, что я буду ждать их звонка. Что мы поможем им, как сможем».

В глазах моего собеседника блестели слезы.
Было видно, как он не хотел, чтобы я уходил. Когда я подал ему руку для прощания, он схватился за нее и не хотел отпускать.
Потом я собирался. Пришел внук-крепыш, который подбадривал деда неуклюжими шутками. Фон шумной суеты сгладил драматизм прощания.
Я вышел на улицу. Падал снег, над головой блестели рождественские звезды. Достав мобильный телефон, чтобы успокоить близких, я зашагал к метро…