Русская «Катюша»: любимая военная песня всего мира (Qpost, Египет)

История песни «Катюша», вдохновившей миллионы людей во всем мире

Советская военная песня «Катюша» дарит слушателям смешанное чувство радости и грусти, поскольку она одновременно и лиричная, и веселая. Во время традиционного исполнения русской «Катюши» слушатель разрывается между улыбкой и слезами. Выдающийся композитортвей Блантер написал более 2000 песен, и это одна из них.

В словах и мелодии «Катюши» прослеживается грусть с надеждой на светлое будущее. Слова к песне «Катюша» были написаны известным поэтом Михаилом Исаковским, родившимся в 1900 году в Смоленской губернии.

Песня посвящена переживаниям девушки, разлученной со своим возлюбленным бойцом, который служит «на дальнем пограничье» во время Второй мировой войны. Многие мужчины оставили своих жен и подруг, чтобы встать на защиту родной земли. Песня «Катюша» стала той самой искрой, которая зажгла сердца бойцов сопротивления в различных частях мира, боровшихся против оккупационных и деспотических режимов.

Эта военная песня сыграла важную роль в поднятии морального духа солдат, которые окрестили «Катюшей» советские системы полевой реактивной артиллерии во время Второй мировой войны.

Впервые «Катюша» прозвучала осенью 1938 года во время концерта Государственного оркестра. Популярность военной песни возросла после вступления Советского Союза в войну в 1939 году. Студенты Московского военно-музыкального училища спели ее группе солдат, отправлявшихся на войну. Песня «Катюша» приобрела особое национальное значение и вдохновила многих людей. В честь военной «Катюши» были названы советские системы полевой реактивной артиллерии, которые использовались Красной Армией во время войны.

Любовь и поддержка

Песня «Катюша» начинается с описания природы.

Расцветали яблони и груши,

поплыли туманы над рекой,

выходила на берег Катюша,

на высокий берег на крутой.

Она поет песню «про степного, сизого орла» и про «бойца на дальнем пограничье», где война разделяет людей и вызывает у них горькое чувство потери.

Песня «Катюша» доказала, что любовь возможна даже во время ужасов Второй мировой войны (1939-1945), которая унесла жизни около 50-60 миллионов человек, в основном мирных жителей в Советском Союзе и Китае. В войне участвовало подавляющее большинство стран мира, в том числе все великие державы. В конечном итоге сформировались две противоборствующие стороны: антигитлеровская коалиция и страны «оси». В ходе Второй мировой войны впервые было применено ядерное оружие, когда Соединенные Штаты сбросили атомные бомбы на японские города Хиросима и Нагасаки в конце 1945 года.

Смысл песни заключается в ее словах и мелодии. Она должна пролететь за «ясным солнцем вслед», чтобы «передать привет» бойцу «на дальнем пограничье». Услышав ее, солдат будет уверен, что его возлюбленная «сбережет любовь», пока он «землю бережет родную». Ее «привет» должен был лететь далеко-далеко.

Популярность распространилась по всему миру

«Катюша» добралась не только до советских солдат, служащих вдали от родины, но и до иностранных бойцов в самых отдаленных уголках мира. Советская военная песня была переложена на разные языки мира.

Молодой итальянский доктор Феличе Кашоне написал слова на мотив песни «Катюша». Песня на итальянском языке получила название «Свистит ветер». Она подталкивает партизанское движение к суровой мести, несмотря на смерть. В итальянской военной песне говорится, что даже если солдатские башмаки в дырках, они все равно должны идти с сильным сердцем и твердой рукой, чтобы завоевать красную весну, где встает солнце будущего. Каждый город — родина повстанца, а звезды указывают ему ночью путь.

Песня «Свистит ветер» была написана в начале итальянского движения сопротивления против немецких и итальянских фашистов. Рим и север Италии находился под контролем немцев, в стране процветал фашистский режим во главе с Муссолини, но вскоре новое правительство под руководством Бадольо сдалось союзниками.

На мотив популярной военной песни «Катюша» был написан гимн Национально-освободительного фронта Греции (ЭАМ). Во время немецкого вторжения ЭАМ был основным движением греческого сопротивления. Слова песни восхваляют движение, которое спасло греческий народ от голода и рабства и объединило различные патриотические силы Греции в борьбе против нацистской оккупации.

В Китае «Катюша» стала одной из самых популярных песен после окончания Второй мировой войны. Кроме того, советская военная песня была исполнена китайцами во время празднований в честь создания Китайской Народной Республики в 1949 году, поскольку Советский Союз имел влияние на Китай во второй половине XX века.

Советская военная песня покорила даже арабский мир. Военный симфонический оркестр Египта во время своего первого участия на Юбилейном X Международном военно-музыкальном фестивале «Спасская башня» исполнил песню «Катюша».

Кроме «Катюши» популярность среди бойцов во всем мире получили и другие песни. Например, «Белла чао» была самой популярной песней итальянских партизан в годы борьбы за освобождение Италии от фашистского режима Муссолини, не ене известной была французская «Песня партизан», написанная офицером, пережившим немецкую бомбардировку. Есть в мире музыка, способная вести солдат в бой.

Евгений Фатеев.

В нас, когда-то советских, было одно очень важное качество, значимость которого мы не до конца понимаем. Мы были как-то само собой, подспудно, имманентно, операционно амбициозны. Советские мы были какими угодно, но только не провинциальными. Я очень хорошо помню свое советское октябрятско-пионерско-комсомольское прошлое. Мы мыслили планетарными масштабами. Мы не пыжились, не совершали некое усилие непровинциальности, мы просто дышали всемирностью. И очень важно поймать за хвост тот миг, а по историческим мерках это был миг, когда мы почти в одночасье провинциализировались. Прежде всего для самих себя, внутри себя. Как это случилось? Когда это случилось? И дело не только в том, что кто-то с нами это сделал. Мы сами с собой сделали что-то непоправимое, что-то очень плохое. А извне, конечно же, с нами работали. В частности, нас очень долго убеждали в том, что Россия по причине слабости своей экономики и общей цивилизационной провинциальности никого особенно ни на Западе, ни на Востоке не интересует. Наш остаточный россиецентризм нам продавали как фантомные боли пост-империи. И нас убедили. Почти убедили.

А потом случилось вот это всё в Америке, Англии, Европе. Я устал считать первые полосы о нас в самых топовых, самых мейнстримовых газет, русские обложки всех главных журналов западного медийного мира. Россия царит на обложках престижнейших и влиятельных журналов, Россия в выпусках всех телевизионных новостей и даже комедийных шоу. Россия вернулась на место врага №1, главного злодея, в голливудском и телесериальном ширпотребе. Здесь, у нас дома, меня убеждают в том, что на самом деле Россия всё равно никого не интересует. Просто Россия – удобный враг. Пост-советскому миру её, как врага, очень не хватало. Арабы не тянули, китайцы ещё не созрели. И вот сейчас все жутко обрадовались тому, что можно опять бояться и демонизировать «этих странных русских». А потому их можно. Нас можно.

Нас можно без каких-либо правил. Причем что-то такое многие из нас начали подозревать давно, еще во времена бомбардировок Югославии, но кейс пост-майданной Украины избавил нас от последних иллюзий. Всех нас? Не всех. Даже сейчас. И нельзя не поразиться тому, как долго такие иллюзии способны жить в нас. Как здорово, как круто сварены эти иллюзии. Как долго и как доблестно мы демонстрировали удивительную способность не верить своим глазам. Как долго мы заговаривали себя: «да нет же, есть какие-то правила, есть какие-то принципы, есть нечто наднациональное, к чему можно прислониться». Но эти наши самозаговоры постепенно стали превращаться в шизофреническое бормотание, когда на наших глазах «кто хитрый и большой» начал сворачивать декорации очень продолжительного спектакля, который разыгрывал для кого? Для кого играли спектакль сворачиваемого на наших глазах социального государства в Европе? Для кого играли спектакль свободы слова, международного права, экологической этики? Для кого играли спектакль свободы предпринимательства, неприкосновенности собственности? И у меня есть только один ответ. И мне придётся выбраться из сливной ямы нашего пост-советского самоуничижения. Этот спектакль играли для нас. Всего этого месива нас и даже пост-нас. Но что-то случилось и спектакль закончился. Хотя нет. Для нас решили в последний раз дать представление на земле несчастной Украины. Второй украинский майдан стал просто волшебным по своей внятности, прозрачности сеансом, спектаклем саморазоблачения. Это мета-спектакль, это спектакль о спектакле, это спектакль за спектаклем. И все нам просто необходимо досмотреть его до конца, до последней капли…Я смотрю не отрываясь. Я не могу оторвать глаз от волшебной мистерии сноса причудливейших, сложнейших декораций, которые несомненно были настоящим цивилизационным хай-теком. Эти декорации строились десятилетиями, элиты демонстрировали чудеса самодисциплины в следовании придуманным неведомым драматургом правилам. И вот что-то случилось. И столь изысканный концерт заканчивается почти яростным расфигачиванием всего – музыкальных инструментов, декораций, самой сцены.

В этом моем описании есть изрядная доля водевильности. Я сознательно подгоняю сложные события под каноны драмы. Поскольку описываются прежде всего институты, эта водевилизация – упрощение. Но мое личное упрощение коррелируется с каким-то тотальным и повсеместным упрощением, уплощением, архаизацией. Мне кажется, нам, наблюдателям, дана какая-то особенная санкция на простоту. И в этом тексте, уверен, читатель не найдет ничего особенного, ничего нового для себя. Своей целью я вижу очень простое повторение и доказательство одного очень простого ощущения – нас можно. Нас можно. Ради этого вполне допустим прилюдный и бесстыдный взлом институционального порядка. Потому что нас можно. Мне кажется, мы не совсем понимаем значимость тех институциональных исключений, тех исключений из правил, которые допускаются в кейсе второго украинского майдана. А ведь они крайне значимы там. У таких исключений очень мощное институциональное эхо, которое не очень слышно здесь, но буквально оглушает там. И все это объясняется тем, что их можно. Нас можно.

1) Нам можно не возвращать официальный, государственный долг. Саморазоблачилось английское правосудие, когда апелляционной инстанцией в Лондоне под председательством Элизабет Глостер было вынесено совершенно политическое решение 14 сентября 2018 года по так называемому «долгу Януковича» в 3 млрд. долларов.

2) Если против нас, то можно нарушать правила МВФ, выдавая кредитный транш Украине при наличии официальной задолженности. Речь о третьем транше МВФ для Украины. Умиляет объяснение этого нарушения: «…страна-кредитор проводит недружественную политику в отношении заемщика». Это объяснение можно трактовать и наоборот. Если ты будешь проводить недружественную политику в отношении кредитора, то тебе простят долги. Потому что их можно. Нас можно.

3) Если против нас, то можно слить в унитаз сам институт арбитража. Нам это очень хорошо продемонстрировали в Стокгольме.

4) Если против нас, то можно, совершенно не таясь, вмешиваться в церковные дела, как это устами Хизер Науэрт заявил Государственный департамент США: «Соединенные Штаты уважают возможность православных религиозных лидеров и верующих на Украине следовать путём автокефалии…»(сентябрь 2018 года). В переводе с дипломатического это означает «Их можно». Нас можно.

5) Тем, кто против нас, можно носить свастику, нацистскую форму, совершать факельные шествия и убивать цыган. Полный нацистский набор разрешён, если он против нас. И прибалтийские нацистские шалости – никакая не случайность. И недавняя реабилитация испанской «Голубой дивизии» - тоже не случайность. Потому что нас можно.

6) Если президент европейской страны против нас, то ему не возбраняется иметь оффшорные счета и вести бизнес буквально публично. Потому что против нас можно всё.

7) Если против нас, если глубинно, цивилизационно против нас, то можно выпекать десятками законы, не обращая внимание на претензии Венецианской комиссии, на тотальное нарушение регламента Верховной рады, когда языковой закон, например, был проголосован с седьмой попытки, на прилюдное кнопкодавство. А что тут такого? Ведь их можно. Нас можно.

8) Если против нас, то можно инсценировать химатаку, в чем недавно признался функционер BBC. И это самое-пресамое яркое свидетельство гибкости «свободы слова». Когда кто-то у нас или там что-то лопочет про «свободу слова», мне очень хочется устало спросить «Вы серьёзно?». Они серьёзно. И они серьёзно, потому что нас можно.

9) Если против нас, то можно нарушать морское право. Это можно, потому что нас можно.

10) Если против нас, то можно сбивать пассажирские самолеты, а потом просто чудовищно нарушать правила международного расследования. Потому что нас можно.

11) Если речь о русской певице, то можно нарушать правила Евровидения. Потому что мы – исключение. Почему исключение? Потому что нас можно.

12) Если это русские наблюдатели за выборами, то их можно не пускать. Даже в составе миссии ОБСЕ. Почему? Ну вы сами знаете ответ.

И можно привести еще массу таких доказательств того, что «Нас можно». А еще нас можно убивать. Можно убивать наших детей, стариков, взрослых, журналистов…Убивать под оглушающее молчание «всего мира».

Подозреваю, что в вышеприведенные слова закрался невольный пафос. Но во мне этого пафоса нет. Я без пафоса произношу эти слова. У меня нет права на пафос, т.к. я не открыл ничего нового. Я не могу нацедить пафос из этих общеизвестных фактов. Я очень буднично, очень спокойно это повторяю: «Нас можно». Я уже получил и расписался. Я сделал зарубку на своем сердце. Я всё понял. Причем, конечно, я все это понял гораздо раньше, но столь четко и гулко мне это показали в последние пять лет. Я не смог не увидеть, я не смог не понять. И «Нас можно» уже превратилось в «Меня можно».

Что дальше? Пока скорее всего ничего особенного. Я <пока> не возьму в руки автомат, не пойду на площадь. Но я вижу, как смотрю свое и чужое кино иначе. И книги я теперь читаю иначе. И даже сладкую газировку я покупаю более осмысленно (улыбка). И этого будничного осознания, уверен, наши враги, а они у нас точно есть, боятся больше всего. Я теперь совсем иначе выбираю места для отдыха. Я теперь многое буду делать с едва уловимой ноткой инаковости, осознанного «меня можно». От моего житейского «меня можно» теперь один шаг к «попробуйте». И мое «попробуйте» скорее всего будет очень узнаваемо русским, угрюмым…Все как было с нашими дедами и прадедами, которых теперь я намного лучше понимаю, потому что их тоже было можно. Может у меня будет одно отличие. Я буду более многословным (улыбка). Но я точно знаю, что сегодня говорение синонимично деланию.

Это осознание «меня можно» рождает во мне какой-то особенный и глубокий запрос на «мы». Это осознание рождает какой-то тихий, но пугающий своей интенсивностью восторг от принадлежности к великой культуре, великой стране. Как-то по-новому ощущаешь эту привилегию – дышать русским языком. Начинаешь дорожить этим великим правом – говорить и читать по-русски. Быть понятым по-русски – великое счастье. Начинаешь осознавать ценность и важность любой работы на страну.

Это осознание – хороший раствор для строительства нового русского прагматизма. Скорее всего этот новый русский прагматизм многим не понравится. Но что поделаешь? Нас можно, но и нам можно. Теперь точно.

Александр Дугин.

Путин неизменен, но меняется мир вокруг него. Ранний Путин был надеждой, альтернативой,  героем, остановившим распад России.

Средний Путин был сдерживающим (позитивный и негативный катехон).

Поздний (осенний) Путин, оставаясь тем же самым, начинает утрачивать историческую миссию. Того, что он не сделал, он уже не сделает. Постпутинский период начался -- по меньшей мере, в нашем сознании. Критическое отношение к Путину будет нарастать - со стороны его главных сторонников, русских патриотов. Но это -- аффект, и не стоит ему поддаваться. Важнее сосредоточиться на рациональных стратегиях.

Путин не может отменить того, что после него что-то будет. Рано или поздно (после его конца) его модель правления рухнет.

Когда эпоха Путина закончится, мы окажемся перед новым выбором. Этот выбор может поставить Россию снова на грань Гражданской войны, как было в 90-е.

Путин показал своим правлением, что есть 90-е и есть "как-то иначе". Но как иначе он не только объяснил, но и запретил об этом размышлять и говорить на высоком уровне.

"Иначе" в версии Путина -- это "не совсем 90-е".

После Путина может начаться Гражданская война. Она будет (если она случится) не между группами, а между идеями.

Одна идея  -- 90-е (либерализм, глобализм, западничество). Эти 90-е никуда так и не ушли. Они доминируют в политических и экономических элитах современной России. Они не имеют решающего влияния на политику, пока решает Путин. Но они сохранили свое влияние в экономике, образовании, культуре, СМИ, городской интеллигенции.

После конца Путина "партия 90-х" выдвинет свою программу по захвату власти. Они точно попытаются взять реванш.

Против них будут сторонники русской идентичности, социальной справедливости, русского Логоса. Мы. Не какое-то абстрактное "иначе", но вполне конкретная русская патриотическая стратегия. Это -- "партия содержательного иначе".

Этот процесс формирования полюсов при Путине не достигнет кульминации, но после него станет самой главной политической проблемой.

Патриоты же пока разрозненны. Лидеры и группировки патриотов враждуют  друг с другом, левые критикуют правых, а правые левых, не замечая главного -- гигантского и опасного врага, либералов во власти.

Партия 90-е консолидирована, так как за ней большие административные ресурсы и поддержка Запада. Если они выиграт, то вначале отдадут Донбасс, а потом начнут процесс по Крыму. Россия снова начнет сползать в бездну. Как и было в 90-е.

Патриоты должны сплотиться и выработать дорожную карту. Чтобы не допустить Гражданской войны, но чтобы и не дать вернуть страну в 90-е.

Когда закончится период Путина, не зависит от нас. От нас зависит, что будет потом.

Если партия 90-х победит после Путина, у нас не будет не только русского будущего, но и русского прошлого.

Мы неуклонно двигаемся к концу путинского  периода. После этого ответ должен дать наш русский народ. Это исторический долг всех нас -- патриотов.

Надо готовиться к будущему и сосредочиться на позитивном, конструктиувном и альтернативном (90-ым) сценарии. Впереди русский Логос с неизбежностью столкнется с западническим Логосом 90-х и шестой колонны.

Мы должны готовиться к этому и делать все возможное, чтобы избежать и либерального реванша, и Гражданской войны.

Мне, наверное повезло оказаться в этих 30%. Я равнодушна к сладкому.
Мне 1 конфетки или дольки шоколада  хватает на неделю, а то и больше.
Я пирожное  ела последний раз кажется в свой день рождения - картошку.
Конфету  шоколадную съела дней 10 назад. Пока желания  повторить - нет.

А его отдельно как добавку продают? Я как раз хочу сократить количество потребляемого сладкого.