Не так давно на одном из литературных сайтов мне написал читатель, назвавшийся Иваном, с большим желанием пообщаться. Мы связались с ним по телефону. От этого мужика я услышал историю, которую он попросил переложить в рассказ. Но, не указывая времени, а также места действия. Причину не объяснил.

Что я и делаю. За достоверность изложенного не ручаюсь, ибо рассказчика не знаю лично и даже не видел его в лицо. Но история показалась мне интересной и достойной обнародования. К тому же, позвонивший мужчина уверял, что всё рассказанное – истинная правда.

Это случилось во время срочной службы Ивана в рядах Вооружённых Сил. Как-то на полевых учениях неожиданно умер один из солдат. Без видимых причин. Просто не встал утром с кровати.

Иван не очень хорошо знал бедолагу. Тот был из молодых, а Ваня – «дедушка», через полгода ждал дембель. Парень запомнился лишь тем, что справа на лбу под чубчиком у него имелось родимое пятно размером с пятак. А в остальном такой же салажонок, как все остальные…

Из лесной местности, где проводились учения, командование приказало этапировать труп в морг гарнизонного госпиталя, находящегося в городе за полторы сотни километров. Для проведения полагающихся в таких случаях мероприятий.

Наскоро сколотили ящик из обрезной доски-дюймовки, в который уложили несчастного солдатика. Деревянную домовину погрузили на УАЗик-буханку и с двумя сопровождающими отправили в дорогу. Старшим назначили молодого прапорщика, а Ивана, в ту пору сержанта - помощником. Для погрузки-выгрузки тела и прочих необходимых манипуляций. Третьим был водитель буханки - парень с Кавказа.

Иван даже обрадовался нечаянной командировке. Чем сидеть в промозглом лесу и мёрзнуть в вонючей старой палатке, куда лучше погулять по городу, окунуться в цивилизацию. Опять же в магазины заглянуть, на городских девок полюбоваться. Пару часиков времени по-любому на это найдётся…

Выехали после обеда, надеясь добраться до места часа за четыре. Главное, без задержек осилить лесные ухабы и побыстрее выехать на трассу. А там и до полика педаль газа можно притопить…

Но как раз с лесными ухабами и случилась оказия. Сами, конечно, виноваты. Решив срезать путь, свернули с более-менее наезженной, но извилистой, грунтовки на поросшую травой прямую просеку. Самонадеянно уповая на внедорожные качества машины военной. За что и поплатились. Через два часа тяжёлого пути, «буханка» окончательно и бесповоротно увязла в глубокой, продавленной лесовозами, колее. Чтобы вызволить застрявшую машину требовалась, как минимум, ещё одна такая же, а лучше «Урал» или трактор. Но никак не три солдатские силы.

Через час отчаянных попыток выбраться из дорожной трясины, перепачканные грязью до бровей, обессиленные вояки оставили бесполезное занятие. К тому же, уработанный УАЗ заглох и больше не хотел заводиться.

Возвращаться за подмогой обратно нереально. Отмахать по лесному бездорожью двадцать километров – на такой подвиг никто не согласен. Топать пешком дальше до трассы тоже смысл небольшой. Кто из остановленных попутных КАМАЗов или МАЗов сподобится на рискованное мероприятие по вызволению из таёжного плена солдатского УАЗика, увязшего где-то у чёрта на куличках?..

К тому же зачастил холодный сентябрьский дождь, и потихоньку стали сгущаться вечерние сумерки. В такой безвыходной ситуации не оставалось ничего другого, как смириться с судьбой и вспомнить поговорку, что утро вечера мудренее.

Тут следует добавить, что всё происходило во времена, когда сотовая связь имелась лишь у крутых бизнесменов и бандюков. А рации у наших бойцов при себе не было…

Конец сентября в сибирских краях уже довольно прохладен по ночам. Вскоре горе-путешественники, словно музыкальное трио, отстукивали зубами чечётку от холода. Внутри железного УАЗа ненамного теплее, чем снаружи. Разве что ветер не гуляет. Дабы не околеть до утра, решили развести костёр. Но все попытки найти сухие дрова в насквозь промокшей под непрестанным дождём лесной темени, закончились ничем. В полном отчаянии обратили внимание на сухие струганные доски, из которых был сколочен перевозимый ящик с трупом.

Топора у водилы не нашлось, только гвоздодёр-монтировка. Ей отковырнули на растопку одну широкую верхнюю доску. И тут же все трое почувствовали, как волосы зашевелились на голове. В свете тусклой салонной лампочки УАЗика открылось жутковатое зрелище. Покойничек уставился на них снизу, сквозь открывшийся просвет в дощатом ящике.

- Бл…! Чо ему глаза-то не закрыли?!..

- Да закрывали вроде… Может, от тряски сами открылись?..

Больше всех на нервах был молодой прапор. Он и так, вообще по жизни не из отважных, а тут такое. Да ещё сорвал своевременную доставку трупа в морг. Как ответственного за поручение, начальство точно по головке не погладит:

- Короче, бойцы, закройте жмурику глаза, и пошли скорей костёр разводить!..

Водила-кавказец категорически отказался приближаться к трупу, не то что прикасаться к нему. Пришлось Ивану опускать усопшему веки…

Отковыренную доску разломали на мелкие части всё той же монтировкой. Сухие смолистые дровишки быстро подхватились огнём, несмотря на непрекращающийся дождь. Озябшие военные сгрудились возле костра. Наконец-то жить стало светлей, теплей и веселей. Но, к сожалению, ненадолго. За несколько минут дрова сгорели подчистую. Пришлось тем же способом ломать вторую доску. Затем третью, четвёртую, пятую… Вскоре весь ящик полностью ушёл в огонь.

Когда последние угли стали догорать, всё меньше и меньше отдавая тепла, вернулись в УАЗик. Там не теплее, чем в лесу, зато хотя бы дождём не мочит. Лежащий в уставном исподнем труп оттащили к задним дверям. Усадили, прислонив в углу, чтобы места меньше занимал. Прапорщик с Иваном устроились на полу, накидав под себя всю имеющуюся в машине ветошь. Кавказский джигит скукожился на водительском сидении. Так и заночевали…

Иван проснулся оттого, что локтем в бок его толкал прапор и испуганно шептал на ухо, указывая в заднюю часть салона. Сержант перевёл туда взгляд и невольно поёжился. Из угла, где сидел покойник, тускло светились два огонька. Приглядевшись, Иван догадался, что это в лунном свете, пробивающемся сквозь вершины сосен, поблескивают глаза умершего. Опять что ли открылись?!..

Хоть и могло быть рациональное объяснение, что просто под силой тяжести нижние веки опустились. Или ещё как-нибудь…
Но в сложившейся обстановке всё равно это выглядело страшновато. Мертвец словно вглядывался в лежащих на полу УАЗика заспанных людей. Прикасаться к холодному телу совершенно не хотелось, и Иван, вытащив из-под себя подходящую тряпку, накинул её мёртвому солдату на голову.

Несмотря на жутковатое соседство, уставший за день сержант скоро заснул. Но вновь был разбужен толчками. Неугомонный прапорщик испуганно дышал в ухо:

- Слышь?.. Сержант, слышишь это?..

- Чего это?..

- Да ты прислушайся, бл…!

Иван, привстав на локтях, вслушался в ночную тишину. С водительского сиденья доносилось негромкое посапывание дремлющего водилы, снаружи – лёгкий шорох дождевых капель по кузову «буханки» и больше ничего… Как вдруг из угла, где сидел накрытый тряпкой силуэт, донеслось утробное урчанье! Так кишки урчат с голодухи или несварения. Через несколько секунд урчащий звук повторился.

Иван догадался:

- Да это газы из ливера жмурика выходят! Всё естественно, ничего странного. Давай спать, командир. Завтра день предстоит тяжёлый…

Но спать пришлось опять недолго. Уже начало понемногу светать, когда Иван проснулся от сквозняка, гуляющего по полу. Продрав глаза, увидел, что задняя дверь УАЗа распахнута, и в неё беспрепятственно задувает лесной ветер. Трупа в углу не было!

Растолкал прапора, и вместе с ним выскочили наружу. В трёх метрах от «буханки» увидели белое пятно. Наш солдатик! Вывалился, видать, случайно в плохо запертую заднюю дверь.

Вот только выпал и замер в очень странной позе – стоя на коленях, упершись локтями в землю и уткнувшись вниз головой. Да ещё на таком удалении от машины.

Подхватив скрюченное тело подмышки, затащили обратно в салон УАЗа. Так как ложиться уже смысла не было, наскоро перекусили и, взяв с собой плащ-палатку, Иван с прапорщиком отправились к своим, на место проведения учений. За помощью. Отчаянно отнекивающегося водилу оставили охранять военную технику и подотчётный объект до прихода буксира.

Путь по лесному бездорожью занял у них целый день. К полевому лагерю добрались только под вечер. Командир, конечно, долго метал гром и молнии в обоих. Исключительно матом. Но отправлять буксир на ночь глядя не решился. Подмога в виде БТРа с несколькими бойцами была отправлена утром на рассвете.

Когда, преодолев два десятка километров сквозь лесную чащу, подъехали к торчавшему в грязи УАЗику, слегка обеспокоились, что водила их не встречает, мчась с распростёртыми объятиями.

Соскочив с БТРа и приблизившись к «буханке», сквозь запотевшие стёкла увидели - парень сидит внутри на коленях и, качаясь как маятник, непрестанно бормочет что-то. Совершенно не обращая внимания на призывы и стуки снаружи по дверям и кузову. Минут десять не могли до него достучаться. Потом принесли ломик и вскрыли боковую дверь.

Водила резко повернулся на хруст выломанной двери, дико завращал выпученными глазами и, прокричав «шайтан!», упал в обморок.

Пока несчастного парня приводили в чувство, успели осмотреть салон автомобиля. Все двери и окна закрыты на замок и вдобавок прикручены перепуганным водилой алюминиевой проволокой. Трупа солдата внутри не было. Не видно его и снаружи. Бойцы обыскали все прилегающие кусты с оврагами, но ничего не нашли. Углубляться на поиски далеко в лес не стали. Прицепили тросом «буханку», и БТР, взревев мотором, двинулся в обратный путь.

Когда к водиле УАЗа вернулось сознание, он всё равно не мог сообщить что-то внятное, повторяя своё «шайтан, шайтан!..»
Позже парень попал в госпиталь, откуда его и комиссовали по психическому заболеванию. Он совершенно не мог спать, ежеминутно вскакивая и крича от ужаса.

На месте исчезновения трупа солдата были организованы поиски силами военнослужащих гарнизона, но они ни к чему не привели. Тело пропавшего так и не было найдено. Пришли к выводу, что его утащил медведь, вышедший на трупный запах и так перепугавший водителя.

С родственниками погибшего проблем, по-видимому, особых не возникло, так как парнишка рос без отца и матери, с малолетства воспитывался в детдоме.

А через полгода Иван ушёл на дембель.

За день до отбывки домой к ним в часть привезли очередную команду призывников. Иван с другими старослужащими из праздного любопытства глазел на их построение. Со смешанным чувством радости и некоторого сопереживания думал, как завтра полетит в гражданскую жизнь, а ребяткам ещё служить и служить…

Рассеянно обводя взглядом лица переминающихся в строю новобранцев, вдруг вздрогнул. Среди стриженных «под ноль» голов выделялась одна. С круглым родимым пятном размером в пятак справа на лбу…

У Ивана пробежал холодок по спине. Но парнишка был совсем не похож на того. Мёртвого.
Он, как и остальные, растерянно косился по сторонам. И лишь один раз вдруг как-то пристально глянул Ивану прямо в глаза.

А может, это только показалось?..

Я побывал в Аду.

Я вырос, поступил учиться в университет, затем закончил аспирантуру, защитил диссертацию и стал преподавать в одном из столичных вузов. Время шло, моя жизнь текла ровно и спокойно, грешником я себя не осознавал, о молитвах, которым в детстве был научен, даже не вспоминал и нужды в покаянии не чувствовал. Случались заграничные командировки, новые знакомства, встречи с интересными людьми. Бывали частые посиделки с друзьями, что, увы, к хорошему приводит редко. Я начал выпивать, соблазнившись возможностью жить широко и в свое удовольствие. Хоть воспоминания детства и молящаяся на коленях у икон мама иногда каким-то укором и отзывались в сердце, о них, да и о Боге, я старался не думать. Уж тем более не думалось о смерти и о том, что за все сделанное в жизни нужно будет отвечать. Я женился поздно, после тридцати, но образ жизни уже устоялся и я его не менял. Так проходили годы: в работе, шумных компаниях, вечеринках, поездках. Незаметно я пристрастился к спиртному. На людях, конечно, держался с достоинством, и об этом не догадывались, но страсть все больше мною овладевала. Внешне уверенный в себе мужчина, занимающий достаточно высокую должность, всегда хорошо одетый, как говорят, с располагающей улыбкой, но на самом деле я постепенно деградировал и в душе понимал это. Часто после запоев приходилось вызывать знакомых врачей, чтобы восстановиться капельницами - очистить кровь. Но знала об этом лишь моя жена. Родители, которые приезжали к нам иногда из деревни, говорили: "Сынок, повернись к Богу, Он любит тебя и ждет покаяния", - но я (умный же - ученый!) просто этого не слышал. Считая их рассуждения примитивными, я снисходительно улыбался, целовал маму в щечку и продолжал выпивать, часто приходя домой под утро. Не скрою, жене я изменял, хотя и любил ее. Она, как, наверное, всякая женщина, чувствуя это, сначала упрекала, иногда подолгу не разговаривала, но что она могла сделать? Материально они с сыном были от меня зависимы. По-прежнему уважаемый на работе человек, я, приходя домой, все чаще напивался, и остановить меня ни уговорами, ни слезами супруга не могла. Атмосфера в доме сгущалась: какая-то мрачность нависла над нами, словно предчувствие недоброго. Да я и сам понимал, что так продолжаться не может. Иногда тянуло в церковь, но ложная боязнь увидеть знакомых останавливала. Сердце словно окаменело. Я никого не любил, меня ничто не трогало, ко всему относился безучастно, одним словом, внутренне дошел до предела. И вот случилось так, что один вечер изменил всю мою жизнь. Я пережил клиническую смерть. Я побывал в Аду... В тот день мы много выпили с друзьями в ресторане - приехал давний друг. Когда пришел под утро домой, меня встретила укорами жена. Наши отношения были обострены до того, что она уже не раз пыталась уехать к родителям. Я, не вступая в разговоры, пошел в кабинет и прилег. Не знаю, через сколько времени, но вдруг увидел себя как бы со стороны: как жена меня трясет, пытается делать искусственное дыхание. Вот она звонит, вызывая скорую. Очень быстро приехали врачи, засуетились вокруг меня... Я не сразу сообразил, что речь обо мне: "Пульс исчез, сердце биться перестало. Тело уже начало остывать"... Тут я понял, что я умер. Но, удивительная вещь, сознание не отключилось - все вижу и понимаю. Я почувствовал, что слишком поздно, ничего уже не могу изменить, воля словно парализована. Мое безжизненное тело лежало на постели, а я отправился в Ад.

...Помню, как попадаю в темноту. Темнота очень густая, она всего меня окружает, тянет вниз, на самое дно. Я сопротивляюсь, не хочу этого, но все мои грехи, сделанные в жизни, и, главное, пьянство предстают предо мной в красочных картинках и тянут все ниже и ниже. Не знаю, с какой скоростью я падал и какое время, но наступил момент, когда я увидел большой огонь. Страшно вспоминать! Это был не просто огонь, который мы разжигаем из веток в лесу или в камине, в нем было что-то жуткое, леденящее душу. Огонь нагонял ужас, а еще какой-то удушающий запах ощущался так остро, что, казалось, сейчас задохнусь. И вот я уже должен был упасть в самый жар, как чья-то могучая рука подхватила меня и пронесла прямо над огнем. Я не видел Того, Кто держал меня, но это была сильная рука, рука моего Спасителя. Все, что я успел увидеть на дне Ада, так это огонь и людей, которые были в нем. Расположенные отдельными группками, они корчились и кричали от боли, горели и не сгорали. Потом, не знаю как, я пришел в сознание, вернулся на землю. В ужасе стал кричать жене: "Я в Аду, Ира, я в Аду!". Уже в теле соскакиваю с постели на пол, ступаю по ковру и чувствую, что ноги мои обожжены адским жаром. На ногах до сих пор, хоть прошло уже четыре года, остались заметные следы от ожогов и черная копоть, которая не смывается. Это напоминание о геенне. Жена сердцем почувствовала, что все рассказанное реально со мной происходило. Оказывается, когда я умер, она упала на колени и молилась Господу перед иконой. Я долго отходил от случившегося. Отдалился от друзей, стал любить уединение, много думал и... начал молиться. Нет ничего важнее в этой жизни, чем подготовиться к жизни вечной, - вот что я понял и для чего, я так думаю, дано мне было побывать в Аду. Мне трудно объяснить, что именно во мне изменилось, но я стал другим, стал жалеть всех. Когда поднимали меня из ада, я почувствовал, как Господь любит нас! А еще я понял, как сильны молитвы родителей за детей своих, особенно матери: ведь мама всегда молилась обо мне. С женой мы повенчались, в церкви бываем вместе, стали духовно очень близки.

Хочется, чтобы все спаслись. Не дай Бог оказаться в том страшном месте, где я побывал...

Если его в жизни зовут Алексей, то и раб божий Алексей, кмк.

Нас рассудит только донорская дуэль - кто больше сдаст крови, оставаясь в сознании, кароч!

В баню я не хожу принципиально. Не могу. Сердце у меня здоровое и жару переношу хорошо, но после одной жуткой истории, мне хочется в обморок даже от одного запаха дубового веника…

Случилось это 10 лет назад. Я тогда была студенткой третьего курса. Зимняя сессия подошла к концу и мы с подругой (моей одногруппницей) поехали погостить к ее родной бабушке в деревню.

Не хочу говорить настоящее название той деревеньки… Буду условно называть ее «Страхолеповка» – уж поверьте, оно подходит ей больше, чем настоящее.

Страхолеповка – деревушка маленькая, но живописная. Мы должны были погостить там несколько дней и в канун нового года вернуться в город. Моя подруга, воспитанная бабушкой, прожила там всю жизнь, пока не переехала в студенческое общежитие.

В общем, все дни мы ходили по гостям к ее дальним родственникам и бывшим одноклассникам. Даже посетили местный клуб. А в последний день перед отъездом решили попариться в баньке.

Баню нам затопили обжигающе жаркую. Дядька моей подруги, живший в соседней избе, вечером лично наколол дров, а как управился и все приготовил, вручил нам по душистому дубовому венику.

Бабушка, беспокойно посмотревшая на часы, попросила нас допоздна там не задерживаться. «Попариться успеете, – сказала она, – главное, в полночь туда не шастайте.»

Уже млея на лавке от приятного жара, я поинтересовалась у подруги, почему так важно помыться до полуночи.

– Да деревенские суеверия, – лениво махнула она рукой, – говорят, что в бане свой домовой живет. Банник называется. В полночь сам приходит мыться, и лучше с ним не встречаться.

К 11 вечера мы успели сделать несколько заходов в парную. Хорошенько отходили друг друга вениками, помылись и наконец вернулись в дом раскрасневшимися и счастливыми.

Потом мы больше часа сидели вдвоем на уютной деревенской кухне и попивали какой-то чудесный травяной чай. Как-то незаметно разговор снова зашел про банника.

– Ну а что про него рассказывают? – спросила я, – домовые вроде не такими уж плохими считаются.

– Это злой дух, – подруга шутливо заговорила таинственным шепотом, – если зайдешь в парную и застанешь его там, может и кипятком окатить.

– Значит, вредный он, – сделала я вывод.

– Ну бывает от него и польза, – прозвучал задумчивый ответ, – например, в святки девкам можно гадать возле бани. Задираешь юбку и стоишь возле входа… Если тебя коснется мохнатая рука, то муж будет богатым. Если голая – нищим… – я захохотала, а подруга продолжала, – а если рука мокрая, то выйдешь за пьяницу.

Через пять минут мы уже крались к остывающей бане, пока бабушка спала в доме и не слышала. Ну не глупость ли? Во-первых, не святки, да и в мистику мы не верим. Тогда зачем гадать? Но мы хихикаем как дурочки, нам весело…

И вот мы уже стоим спиной ко входу, спрашивая у банника, какие у нас будут мужья. Два круглых белых зада щиплет мороз… Картина, наверное, была на редкость глупая.

И тут… У меня сердце ушло в пятки – по моей коже скользнула чья-то рука. Я вскрикнула и обернулась. Какое там разобрать, голая она, или волосатая… Главное – чья-то рука!

Никого не было видно, но я уже в ярости – это кто-то из деревенских забрался в баню, так мне казалось…

– Эй, кто там? – грозно спрашиваю я.

Моя подруга напугана, хотя ее никто за зад не трогал. Она пытается меня остановить, но я вырываюсь и влетаю в баню – я намерена схватить негодника, подглядывающего за девушками.

Он стоял возле каменки. Не кто-то из соседей, и не какой-нибудь местный паренек. Вообще НЕ ЧЕЛОВЕК. Высоченный голый старик. Согнулся в три погибели, но все равно упирается в потолок. Грязное тело облеплено листьями от веника. В руках кадушка с водой, в глазах – гневные искорки.

Его брови хмуро сдвинулись и он дернулся. «Кипятком окатит,» – вспомнила я и машинально отскочила, увернувшись от потока горячей воды. Меня задело совсем чуть-чуть и я выскочила наружу, оглашая пронзительным криком всю Страхолеповку.

Мы подняли на уши половину деревни. Дядька, топивший для нас баню, прибежал первым, а потом и другие соседи. Они обыскали и парилку, и весь двор, и дом, но никакого старика-великана не нашли.

В ту ночь я едва дождалась рассвета и давно сидела на чемодане, когда наконец нужно было уезжать. Бабушка нам попеняла за наше сумасбродство и сказала, что впредь будем в бане аккуратнее… Вот только с тех пор я в баню ни разу не ходила и в Страхолеповку не ездила.

Добро!