да давно пора, я не знаю шо ви тяните?!

Мне тут еще надо сначала Овечкина, его "акулы из стали", вдумчиво очитать!

10 самых страшных книг! (По версии автора лучшего романа ужасов последних лет — «Убыра»)

Если ты следишь за книгами в жанре «хоррор», тебе наверняка знакомо имя Наиль Измайлов. Именно под этим псевдонимом писатель Шамиль Идиатуллин выпустил два романа ужасов — «Убыр» и «Убыр. Никто не умрет» . Оба «Убыра» нам так понравились, что мы попросили Шамиля составить для тебя список книг, от которых становится по-хорошему жутко.

Итак, предоставляем слово Шамилю: «Мне всегда нравился не канон, а попытки его взломать или использовать в несвойственных целях. Потому и список получился несколько специфический. Могу лишь заверить, что каждый из пунктов этого списка не только заставлял меня трепетать по ходу пиэсы, но и отправлял в легкое грогги по итогам. Это, по-моему, один из главных критериев классного чтения. Я постарался обойтись без общеизвестных позиций. Авторы ранжированы по алфавиту».

Джером Биксби, Мы живем хорошо!

Биксби — типичный крепкий литературный ремесленник, написавший кучу сценариев для фантсериалов и рассказов для журналов с кричащими обложками. В историю вошел один — вот этот. Крохотный рассказ в блестящем переводе Аркадия Стругацкого (под псевдонимом — С. Бережков). «Мы живем хорошо!» сегодня выглядит, скорее, социальным, а в наших условиях еще и политическим памфлетом, но пугает не по-детски. Вернее, по-детски, что еще страшнее.

Рэй Брэдбери, И грянул гром. 100 рассказов

Рассказы «Чертово колесо», «Коса», «Вельд».
Умные советские издатели и литературоведы обожали Брэдбери, поэтому активно позиционировали его как певца гуманизма и мастера философской фантастики. Фокус удался: фанаты сумели не запалить темную сторону творчества Брэдбери, который вообще-то гений жестокой притчи, — несмотря на то, что кусочки с этой стороны попадались, например, в составе классических «Марсианских хроник» («Будет ласковый дождь»), а по жуткому «Вельду» даже советское кино сняли. Теперь-то, конечно, Брэдбери издан более-менее весь, — но, например, его образцовый роман ужасов «Что-то страшное грядет» перепахал меня куда меньше, чем вычитанный по детству в журнале «Вокруг света» рассказ «Чертово колесо», из которого роман, собственно, и вырос.

Мария Галина, Малая Глуша

Мария Галина — типичный «свой среди чужих»: она по справедливости входит в топ авторов так называемой Боллитры (большой литературы), при этом плетет сюжеты из материала масслита — и получается про жизнь, не самую хорошую, но нашу. Действие первой части «Малой Глуши» происходит в благополучнейшей сонной Одессе 1979 года: шарашкина контора под названием СЭС-2, в обязанности которой входит защита данного участка советской границы от проникновения нематериальных угроз, прощелкала вторжение какого-то ужаса — и отвечать за это сотрудникам станции придется не только перед парткомом, судом и Москвой. Жизнью отвечать придется и душой. Совсем небольшая вторая часть разворачивается в 1987 году в угрюмой сельской местности, сквозь которую к заглавной деревне пробираются два упертых горожанина — чем-то явно ушибленных и на что-то явно надеющихся. После первой повести, размашистой и отчаянной, вторая, сдержанная и холодноватая, выглядит бледно — как и квестовый сюжет на фоне многолинейного действия «СЭС-2». Галина тянет-потянет эту бледноту с безжалостной выверенностью, а потом раздирает к шутам, к Малой Глуше — до вспышки во все небо и вялости в груди.

Леонид Каганов, Эпос хищника

Рассказы «Хомка» и «До рассвета» (нецензурная версия).
Каганов aka lleo — профессиональный смеходел, гуру рунета и высокотехничный текстовик, умеющий писать что угодно про что угодно. Поэтому я не очень люблю его читать. А вот эту пару рассказов прочел — и проникся. Очень разные, по-разному безнадежные, одинаково страшные.

Стивен Кинг, Оно

Самый универсальный и серьезный хоррор от мужчины, сделавшего низкий жанр высокооплачиваемым и респектабельным. В этом романе почти всего слишком много — страха, светлых мечтаний, крови, страниц, убитых детей, первых чувств, насилия, любви, пьянства, перверсий, флэшбеков, — в общем, того, за что нормальные поклонники любят Кинга.
Я ненормальный, и любимым у меня до сих пор остается роман «Мертвая зона», освоенный четверть века назад в журнале «Иностранная литература» и не имеющий к ужасам никакого отношения. «Оно» на втором месте. Книга, навсегда вписавшая образ жуткого клоуна в галерею вселенского зла, вышла в 1986 году. Но советские дети познакомились с этим образом двумя годами раньше: в 1984 году была опубликована блестящая повесть Владислава Крапивина «Праздник лета в Старогорске», в которой засланный инопланетянами клоун пугал подростков немногим меньше.

Стивен Кинг, Мизери

Помимо прочего Кинг интересен беспощадно прагматичным отношением к собственной персоне. Он сделал себя эпизодическим (и не самым привлекательным) героем эпопеи «Темная башня» — и драматические явления писателя Кинга пару раз спасли адски затянутый цикл от впадения в тягомотную бессмысленность. К менее откровенной эксплуатации собственной персоны Кинг прибегал вообще постоянно. Понятно, что так все поступают, — но не все раз за разом делают главным героем писателя. Кинг делал — и выигрывал, попутно закрывая смежные темы творческих кризисов, графомании, нейростимуляции и чего только не («Сияние», «Баллада о гибкой пуле», «Темная половина», «Тайное окно, тайный сад», далее почти везде). В «Мизери» автор закрыл тему ответственности перед поклонниками — да так, что большинство здравомыслящих беллетристов с тех пор уклоняются от общения с одинокими романтически настроенными фанатками с опытом работы в медучреждениях и топором в чулане.

Андрей Лазарчук, Сентиментальное путешествие на двухместной машине времени

Лазарчук вообще-то фантаст, который умеет и любит разнообразно пугать, как эпизодами (в спектре от психоделических схлопываний реальности в «Солдатах Вавилона» до беспощадной некромагии и хтонического холокоста «Кесаревны Отрады»), так и цельнозаточенными продуктами вроде повести «Там вдали, за рекой» (про прожорливых морлоков с окраины промплощадки).
Но лично меня куда сильнее напугали два ранних рассказа — про поход детишек к вечно живому Ленину и про то, что даже взрослым людям не надо бояться темноты — надо бояться своей победы над страхом.

Йон Айвиде Линдквист, Впусти меня

Смертельно уставшая девочка-вампир и ее больной на всю голову квазипапа наводят шороху на ноябрьский Стокгольм 1981 года, в котором алкаши с ненавистью читают Достоевского, зачморенный герой скрывает энурез с помощью поролонового шарика в штанах, а жути в жизнь взрослых персонажей не меньше маниаков нагоняет советская подлодка, севшая на мель в шведских водах. Зябкая, но шикарная книга.

Дэн Симмонс, Террор

Автор культовых фантастических саг и малозаметных хорроров выбился в культурную элиту, предложив читателю новый вариант конспирологии: Симмонс принялся крушить древние загадки дикими, но тщательно обоснованными способами решения. Наиболее успешным оказался первый опыт, в котором автор дважды обманывает ушлого читателя. Сначала — подсунув вместо ожидаемого триллера многословную, нудноватую и сугубо реалистическую реконструкцию отчета об арктическом походе кораблей «Эребус» и «Террор», которые сгинули в середине 19 века, отправившись на поиски Северо-Западного прохода к Канаде. По версии Симмонса, к традиционно губившим экспедиции догматичности планирования, чванливости командования и воровству поставщиков добавился главный несовместимый с жизнью фактор: живущее во льдах чудовище, которое выныривает из любого сгустка полярной ночи, походя перекусывает человека вместе с реей и любит выкладывать паззлы из фрагментов человеческих тел. Первые 500 страниц 900-страничного тома посвящены обстоятельному нагнетанию кошмара: экипаж сидит на промерзших кораблях, еженедельно сносит в кишащие крысами трюмы очередные трупы и с тоской смотрит в будущее. А читателю еще тоскливей. А потом Симмонс обманывает читателя еще раз, всунув его вместе с героями в концовку, представить которую было невозможно, и которая захватывает, как в детстве. И пугает соответственно.

Василий Щепетнев, Черная земля

Не столько пугающий, сколько тревожно озадачивающий цикл сухих, жестких и очень цепляющих повестей, в каждой из которых герой, то комсомолец-двадцатипятитысячник, то красноармеец при летучем отряде НКВД, то спецврач, а то бомбила с грузовиком, сталкивается с чертилами и оборотнями, выскакивающими из подвалов и лесов воронежского захолустья. Многое, как положено у Щепетнева, объясняется происками Советской власти, сносящей церкви и взрывающей энергоблоки, но беспристрастному читателю автор, как, опять же, ему положено, дает понять, что большевики лишь сняли крышку с обустроенного не ими адского инкубатора. Пару раз Щепетнев, давно играющий с альтернативным течением истории, не удержался от того, чтобы грубо воткнуть классический сюжет в реальную деревенскую жизнь. Чтобы показать, например, как историю гоголевского «Вия» увидел бы левый путник, по партийной линии ночующий в церкви, пока Хому колбасят под крики «И ты, Брут!» Или как повернулись бы события в отеле «У погибшего альпиниста», если бы туда съехались естествознатцы да спецлаборанты, а вместо инопланетян шалили зомби с верволками. Вынужден доложить, что все равно ничего хорошего не вышло. Часть главных героев живой осталась — и то хлеб. Черный такой.

Стивен Кинг высказался о той самой сцене с оргией в «Оно»

«Нет той самой сцены с оргией» — примерно так характеризуют новый фильм «Оно» поклонники книжного первоисточника. Что и говорить, сцена из романа 1986 года шокировала многих читателей, а некоторых до сих пор приводит в ужас — как же так, что этот извращенец себе позволяет! Как ни странно, Стивен Кинг и сам удивляется тому, какой резонанс сейчас вызвала эта сцена. Писатель не понимает, почему все постоянно про неё спрашивают.

Недавно издание Vulture нашло якобы цитату Кинга с форума, где тот описывает, какое значение она имеет на самом деле:

Я тут не имел в виду никакого сексуального подтекста. Книга описывает детство и подростковые годы персонажей. Взрослые зачастую не помнят, что они делали в детстве, — мы только думаем, будто помним, но на самом деле представляем всё совсем иначе. «Неудачники» чувствовали, что им снова предстоит быть вместе. Сексуальный акт связывает детство и юношество — словно проход между детской и юношеской секциями в библиотеке. С тех пор, как я написал эту сцену, времена сильно изменились. Теперь все относятся к таким материям более чутко.

Писатель Стивен Кинг Vulture связались с Кингом и спросили, действительно ли ему принадлежат эти слова. Писатель ответил, что это, скорее всего, и впрямь его цитата. Вот что он добавил:

Я поражён тем, как много комментариев пишут об этой единственной сцене секса. И как мало — про многочисленные убийства детей. Это явно что-то значит, но я ещё точно не знаю, что именно. Стивен Кинг

Я, кстати, даже помню из-за какой цитаты первоначально книгой заинтересовался. Про советские 120-мм минометы:

"Попросите советского инженера сделать вам пару туфель - и вы получите две коробки для обуви. Но попросите его сделать штуку, которая убивает немцев - и тут он преврашается в Томаса, мать его, Эдисона!".

А потом пошел и сразу книжку купил. Это были времена, когда я еще покупал бумажные книги!

Не знаю. Я давно Старикова не читал, не слушал, и его судьбой не интересовался. Вот только вчера вернулся почитать его блог и обнаружил целый ряд новых книг! Если узнаю, напишу!